Но она поразила Альберта: уже спустя два часа Дитер позвонил ему с уточняющими вопросами и пообещал поспрашивать. На следующее утро он позвонил опять и, зевая в трубку, доложил:

— Либо твой друг соглашается сотрудничать и выходит, либо сдохнет там. Больше ничего сделать не могу. Пусть выбирает.

— Я понял… спасибо.

— Напиши ему письмо, изложи, как есть, хорошо? Отдай Мари, она отдаст мне, и мы тут ему передадим. Убеди его, что подыхать в нашем возрасте очень обидно.

Что написать он решил быстро: «Пожалуйста, сделай это если не ради себя, то ради нас. Никто тебя не осудит. Мы тебя любим и ждем домой».

Позже ему сказали, что Аппель согласился работать и его выпускают. Через Марию Дитер передал деньги и билет до курорта на берегу моря.

От станции он шел с полчаса пешком. По обеим сторонам старой разбитой дороги высадили позолоченные березы, к ветвям которых привязали ленты в национальных цветах. На высокой колокольне на фоне моря развивался огромный флаг, громко играли патриотические песни: «Чем сильнее давление, тем сильнее отпор. Выше знамя! В этом слове — величие, народ! На тысячи лет растянутся наши победы!». Близ открытых ржавых ворот он снял шляпу и вытер вспотевший лоб. Лежавшие на кушетках у главного входа с любопытством уставились на его утомленную фигуру. Слева, в тени, под песни делали зарядку карикатурно мужественные люди. Он неуверенно прошел мимо них. Кто вам? Скажите, вы знаете, как его найти? А, поняла, он со стороны пляжа, загляните справа.

Аппель был в кресле-качалке. Несмотря на то, что было жарко, он укрылся пледом и даже подбородок убрал под него. Лицо его было странно-рыжеватого оттенка, на висках добавилось седины. Словно не понимая, в чем дело, Аппель взглянул на своего гостя и быстро заморгал.

— А-а-а… конечно, — произнес он еле слышно.

— Я к тебе, — сказал Альберт, хотя это было очевидно.

— Да. Конечно. Там… возьми стул.

Казалось, Аппель не был настроен на беседу. Когда приехавший уселся около него, он тупо уставился на шумящее недалеко море. Вдали собирались пушистые облака, вода накатывала на берег, по песку босой бродила женщина в безмятежно голубом платье.

— Хорошо тут, — сказал Альберт, — я никогда не был на море. А ты?

— Конечно, был, давно, в детстве.

— Ты купался?

— Я не умею плавать.

Говорил он неестественно безразлично. Боясь понять, что с ним, Альберт покосился на него. Аппель старательно избегал зрительного контакта.

— Я… рад, что ты выбрался, — неловко сказал Альберт.

— Конечно.

— Нет, правда. Я… боялся за тебя. Все, кто тебя знает, — мы боялись за тебя.

— Конечно. Ты очень хотел меня вытащить.

Они помолчали. Аппель безучастно наблюдал за женщиной в голубом платье — вот она останавливается, вот закапывается ногой в мокрый песок, вот оглядывается на него, и выражение у нее опасливо-нерешительное…

— Это моя мачеха, — внезапно сказал Аппель, — ее послал мой папаша, чтобы узнать, как я, не спятил ли действительно.

— Вы опять общаетесь?

— Нет. Но, конечно, папаше не нужен сын типа меня. Он размышляет, стоит ли сейчас письменно отказаться от меня или рано… может, я все же послужу партии немного и обелю имя нашей семейки.

— Мне жаль, Альдо.

— Спасибо, что приехал. — Аппель сумел прямо посмотреть на него. — Мне… было одиноко.

— Я знаю. Ничего, ты скоро вернешься домой. Тебя многие ждут.

Чувствуя прежнюю, как в годы студенчества, близость, они спустились к морю. Аппель снял туфли, но не подвернул штанины и так зашел в воду по щиколотку. Мачеха его молча прошла мимо них — Альберт уловил на себе ее презрительный взгляд. Он взглянул на ее нереалистичную, как у манекена, спину — женщина поспешно уходила с пляжа, видимо, не желая быть свидетелем их общения.

— Какая она странная, — сказал Альберт.

— Она меня, конечно, боится и терпеть не может. Но она во всем слушается папашу.

Аппель вышел из моря и, выжав штанины, сел на теплый песок.

— Можно я не вернусь, Берти?

— Прости, — понимая, о чем он, ответил тот. — Мы сделали… не могли бы сделать больше.

— Вы за меня отвечаете? Да? Конечно. Умно они меня поймали. Знают, что я соглашусь на любую дичь, чтобы не подставить тебя.

— Прости, Альдо, — повторил Альберт.

— За что? У меня был выбор. Ты, конечно, не виноват, что я полный идиот… Посиди со мной, Берти. Ты останешься на обед? У нас подают хорошую курицу с фасолью.

С час они провели на берегу, смотря в блестящее и бесконечное море и обмениваясь незначительными фразами. Затем, пожаловавшись на боль в спине, Аппель надел туфли, и они отправились обедать под новую порцию патриотических песен.

— Конечно, я всегда сижу под навесом и смотрю на воду, — сказал Аппель, возвратившись в кресло-качалку. — Я отвлекаюсь. И здесь меньше слышно музыку. Тебе нравится? Хочешь остаться?

— У меня работа, а отпуск… не знаю.

— Терпеть не могу эти песни — я постоянно считаю, сколько в них слов. Никакого покоя. Их в больнице включали ночами. Конечно, я считал, сколько слов, а потом — сколько букв. Знаю сейчас наизусть, сколько, но считаю все равно. Это ужасно.

— Мне жаль.

— Конечно, мне тоже. Это… конечно, было внезапно.

Аппель натянул плед до самого лба, но оставил нос торчать наружу.

— Я злюсь на Кроля, — глухо заявил он, — это он виноват, конечно.

— Он не знал, чем… чем это кончится.

— Не знаю. — Аппель пожал плечами или нет? — Из-за него меня вызвали в их министерство «правильных новостей». Это было не приглашение. Это… была повестка, Берти. Конечно, Кроль хотел, как лучше!

— Поэтому ты пошел?

— Мне принесли ее лично в руки, заставили расписаться, что я получил и, конечно, знаю, чем обернется моя неявка. Я… испугался. Я пошел, потому что испугался. Ты что бы, не пошел, а?

— Пошел бы, — признал Альберт.

— Я пришел. Я прошел семь огромных комнат. У них по три люстры в комнате! Конечно, там сидели три чиновника. Они дали мне бумагу с десятью пунктами… чтобы я расписался. В смысле, конечно, чтобы я согласился работать. Я сказал, что ни на что не соглашался. Конечно, это Кроль, а я ничего не знаю. Они молчали 53 секунды. Тот, что слева, сказал: если вы отказываетесь служить родине и выбираете вместо честной работы тунеядство, то вы психбольной и вас должны лечить. Я, конечно, решил, что они меня пугают. Я говорю: я тогда хочу быть больным! Тот, что справа, позвонил, и через 32 секунды пришли два санитара. Я начал кричать, что это они, чиновники, сумасшедшие, если хотят