на союзников. При таких условиях дух армии и народа приобретал еще более решающее значение, я на этом особенно серьезно остановился. В частности, я указал на тот вред, который нам причинил князь Лихновский. Я вновь подчеркнул необходимость, чтобы наши государственные люди в своих речах считались с тем впечатлением, которое они создают за нашими пределами, и чтобы в Германии был учрежден имперский орган пропаганды и политического просвещения. Генерал-фельдмаршал умолчал о настроении на родине, но в оценке военного положения он высказался более оптимистично, чем я. Из всего сказанного статс-секретарь фон Гинтце сделал очень ясный вывод о необходимости начать мирные переговоры и быть готовыми на крупные уступки.

Имперский канцлер только вкратце коснулся настроения на родине, не высказав ничего примечательного. Случай с князем Лихновским он обсуждал очень сдержанно, ссылаясь на имперский суд.

На следующее утро состоялось совещание под председательством его величества. Прежде всего, обсуждался вопрос о настроении внутри империи. Имперский канцлер произнес несколько вступительных слов. Относительно морального напряжения сил я сделал те же заявления, что и накануне. Вслед за тем его величество предоставил слово статс-секретарю фон Гинтце. Последний, не затрагивая обстоятельств на родине, прямо перешел к военно-политическому положению, которое он изложил в соответствии с тем, как я его очертил накануне, и пришел к такому же заключению. Он был морально потрясен, и слезы выступали у него на глазах. Император был очень спокоен, присоединился к мнению статс-секретаря фон Гинтце и предложил ему попытаться завязать мирные переговоры через посредничество нидерландской королевы. Он также указал на необходимость политико-просветительной работы и объединенных и решительных действий правительства. Имперский канцлер говорил о поддержании авторитета внутри государства. В удобный момент дипломатия должна была развернуть свою деятельность. На этом заседание закончилось. Я был очень тронут и пожал руку статс-секретарю фон Гинтце.

В это время в Спа пребывали император Карл, граф Буриан и генерал фон Арц. В соответствии с положением государственные люди, по-видимому, обсудили вопрос о мире и, в частности, о выступлении графа Буриана. В то время я об этом ничего не знал, но впоследствии мне говорил об этом статс-секретарь фон Гинтце. Затем обсуждался еще польский вопрос. Граф Буриан твердо стоял на своем мнении. Мы прозевали удобный момент, чтобы прийти с Австрией к окончательному соглашению.

В то же время его величество, в согласии с имперским канцлером, стремился разрешить польский вопрос в том смысле, чтобы Польша самостоятельно избрала себе монарха, но в экономическом отношении примкнула бы к Германии. При таком различии во взглядах прийти к соглашению с Австро-Венгрией было невозможно. Принятое его величеством решение отвечало моим убеждениям и дало мне твердое руководящее основание. При этом мне было отчетливо ясно, что император всегда отрицательно относился к идее династической унии с Польшей.

С генералом фон Арцем мы обсудили общее военное положение, создавшееся последними событиями, и выяснившуюся необходимость усилить Западный фронт новыми австро-венгерскими дивизиями. До этого момента на запад прибыло всего две австро-венгерских дивизии. Генерал фон Арц еще думал о наступлении в Италии, но в то же время полагал, что австро-венгерская армия не сможет выдержать предстоящей зимы. Это было мое последнее свидание с генералом фон Арцем, в котором я глубоко уважал человека и солдата.

После отъезда императора Карла в Вену генерал-фельдмаршал и я немедленно возвратились в Авен. Я предполагал, что имперский канцлер также оставит Спа, чтобы на основании наших разговоров поставить в известность о положении Германии статс-секретарей и рейхстаг. Его долг требовал, чтобы он принял личное участие в ориентировке и политическом руководстве народа. Но он остался в Спа и предоставил переговорить с лидерами партий Эбертом, Грёбером, Штреземаном, графом фон Вестарпом и Вимером вице-канцлеру фон Пайеру и статс-секретарю фон Гинтце. 21 августа вожди партий были приглашены в министерство внутренних дел; на этом заседании статс-секретарь фон Гинтце изложил военно-политическую обстановку и в соответствии с тем, что говорилось в Спа, пришел к заключению, что война должна быть как можно скорее ликвидирована. Он заявил, что использует все возможности, чтобы добиться мира. Присутствовавшие на заседании лица впоследствии сказали мне, что они вынесли чрезвычайно серьезное впечатление о нашем военном положении. Само собой разумеется, что статс-секретарь фон Гинтце, принимая во внимание требования ведения войны, а также успешность намеченных шагов для заключения мира, должен был быть в своем докладе очень сдержан. Если бы наши намерения обсуждались в условиях широкой огласки, как это впоследствии и имело место, то это принесло бы большой вред и ведению войны, и заключению мира. При характере наших врагов это привело бы к продолжению борьбы и к предъявлению нам таких мирных условий, которые являлись для нас гибельными.

По тем же основаниям, которые руководили статс-секретарем фон Гинтце, я не имел возможности каким-либо путем предать гласности мои взгляды по вопросу о заключении мира. Этот шаг я неоднократно обсуждал то с одним, то с другим из моих ближайших сотрудников. Статс-секретарь фон Гинтце переслал генералу фон Бартенверферу отчет о заседании 14 августа. Мне пришлось еще обсуждать положение с различными министрами. В эти дни статс-секретарь Зольф приезжал в Авен. Вскоре я получил частное письмо из Веймара, из которого узнал, какое впечатление вынес статс-секретарь Зольф из Авена. Лицо, которое находилось в ближайшем родстве с семьей Зольфа, рассказывало в Веймаре, что, по мнению Зольфа, я уже не думал о победоносном окончании войны, а генерал-фельдмаршал еще надеется на победу с Божьей помощью.

Вице-канцлер фон Пайер также прибыл в Авен и передал мне от имперского канцлера формулировку нашей позиции в бельгийском вопросе, учитывавшую неблагоприятно сложившуюся военную обстановку. Я согласился на нее; мне казалось, что она должна лечь в основу переговоров, которые будет вести статс-секретарь министерства иностранных дел. Но вместо того вице-канцлер фон Пайер использовал ее для речи, которую он произнес в сентябре в Штутгарте и которая своей новой точкой зрения на бельгийский вопрос возбудила всеобщее внимание.

II

Первые дни, последовавшие за нашим возвращением в ставку, были особенно тяжелы. Наше положение на Западном фронте становилось все серьезнее. 14 августа, когда его величество повелел приступить к завязке мирных переговоров, фронт был еще крепок, хотя в нем уже сказывалось чувство неуверенности.

После 8 августа генерал фон Боен вступил в командование своим фронтом в составе 2, 18 и 9-й армий на несколько дней раньше, чем это