– Меня зовут Абдель, – сказал он. – А ты Маргерит, да?

Я кивнула.

– Ты на СУОЧ в Мермоза?

– Ага.

Если он уже и так знает все ответы, зачем спрашивает? Но он неутомимо продолжал:

– Жюстин говорит, ты работаешь в доме престарелых. Не охренела еще подтирать стариков?

Я бросила окурок и яростно принялась его давить, как будто убивала насекомое.

– Нет!

– Ну ладно тебе, не злись! Я просто так сказал, чтобы разговор поддержать.

Я поборола в себе желание уйти, повернулась к перилам и оперлась на них локтями.

– Просто меня бесит, что люди вечно сводят мою работу к этому. Старики – не младенцы, которым надо только менять подгузники.

– Конечно, нет, – сказал он, подходя совсем близко.

– Они прожили невероятную жизнь, а теперь, оказавшись в доме престарелых, вдруг стали совершеннейшими изгоями.

Я уставилась на свои обгрызенные ногти. В нескольких шагах от нас смеялся какой-то пьяный тип, звенели бокалы, кто-то праздновал с друзьями день рождения.

– Я, в отличие от многих, когда утром прихожу на работу, не начинаю немедленно ждать, когда же день закончится. Мне эта работа нравится. У некоторых стариков есть родные, они их проведывают, звонят, приносят по воскресеньям шоколад. А у некоторых никого нет. Они смертельно одиноки, и я тоже совсем одна, как и они.

Абдель посмотрел на меня с понимающей улыбкой, сказал: «Перестань, ты не одна!» – и нагнулся ко мне. Его губы стали искать мои, но я успела оттолкнуть его прежде, чем он меня коснулся.

– Ну ты и дурак!

Я хотела с ним поделиться мыслями, раскрыла перед ним душу – перед этим незнакомцем, которого никогда больше не увижу. А он не придумал ничего лучше, как полезть целоваться!

– Они меня понимают! – процедила я сквозь сжатые зубы, чувствуя, что меня сейчас стошнит.

И бросилась в туалет.

Меня рвало очень долго. Немного желчи, очень много злости. Усевшись в тесной кабинке, где воняло мочой, я пыталась собрать себя в кучу. В дверь громко постучали.

– Марго, ты тут?

Жюстин наверняка всюду меня искала, она за меня волновалась.

– Отстань, все норм, ты мне не отец! – хрипло прорычала я.

– Да уж, к счастью! Если бы я была твоим отцом, я бы тебе запретила возвращаться домой в ближайшие десять лет!

Я отодвинула задвижку и впустила Жюстин. Она помогла мне встать, и я пошла полоскать рот, стараясь не смотреться в зеркало. Платье, мокрое от пота, приклеилось к телу. Мы отправились в гардероб за куртками.

– А как же твой парень? – спросила я, когда мы вышли на улицу.

– Ноам? Не волнуйся, он поймет.

От холода я быстро протрезвела, но чувствовала себя вялой, очень хотелось спать.

– Мне так стыдно.

Жюстин взяла меня под руку.

– Почему? Ты вечно держишь себя под контролем, может же человек хоть иногда расслабиться!

– Но из этого вон что выходит…

Она прижалась ко мне покрепче.

– Тоже мне, нашлась алкоголичка! Перестань страдать, тушь по всему лицу размазалась!

Глава 22. Признания

Сегодня Маргерит пришла с таким лицом, как будто ее из могилы вырыли. Ясно было, что она чувствует себя не слишком хорошо, да я и сама была не в лучшей форме. Опять разболелась голова. Принимаю обезболивающее, не помогает. Терапевт сказал, у меня высокое давление, отправил на МРТ в конце недели и прописал целую гору таблеток. У меня они теперь всех цветов и размеров. Медсестра собирает нужные вместе, и я получаю свой ежедневный коктейль. Вид этих разноцветных кружочков напоминает мне об Антуане, когда он был маленьким. Из пакета леденцов он всегда выбирал красные. По вкусу они ничем не отличались от других, но он стоял на своем и требовал красные – только так и никак иначе. По утрам, когда я получаю свой стаканчик с лекарствами, иногда меня так и подмывает сказать: «Сегодня я принимаю только красные». Но я, конечно, ничего такого не говорю и проглатываю все как миленькая. Это никакие не сладости, и я уже давно не ребенок.

Маргерит приступила к работе. Мне бы хотелось тоже найти себе какое-нибудь занятие, как дома, когда Женевьев занималась уборкой. Я могла бы чистить серебро, чинить одежду, резать овощи. А вместо этого просто сижу сложа руки.

Маргерит спросила, как мое самочувствие, и я притворилась, что лучше.

– Есть новости от сына?

– Он скоро возвращается, закончил очередной крупный проект.

Подумав о нем, я улыбнулась немного грустно.

– Вы по нему скучаете, – проговорила малышка.

Это был не вопрос. Она угадала, я действительно по нему скучаю, но не из-за того, что он далеко. К этому я уже давно привыкла. А вот чего мне по-настоящему не хватает, так это доверия в его взгляде. Он не может простить меня за то, что я скрывала правду о его рождении, и я не знаю теперь, как залечить эту рану.

Маргерит молчала. Обыкновенно веселая как зяблик, сейчас она, казалось, глубоко погрузилась в свои мысли. Сегодня на ней был парик средней длины, кудрявый – я такого у нее еще не видела, – очень красивого каштанового цвета. Теплый оттенок странно контрастировал с усталым осунувшимся лицом. Я спросила:

– Что-нибудь случилось? Судя по всему, ты сегодня плохо спала.

Она мотнула головой, швырнула простыню в корзину для белья и развернула новую.

– Нет – ты хорошо спала? Или нет – ничего не случилось?

Малышка на секунду замерла, и я уже было подумала, что она не ответит, и тут она тихо заговорила:

– Вы на днях рассказывали о сыне и о том, что нельзя молчать, потому что потом станет только хуже. Я много над этим думала. У меня с папой… Не знаю, как сказать. Моя мама погибла в автомобильной аварии, и я считала, что эта тема закрыта, но в последнее время без конца верчу это в голове… Похоже, он мне не все рассказал.

– Может, не стоит слушать старую ворчунью вроде меня?

– Нет! То есть да… Ну, то есть, я думаю, вы правы. На прошлой неделе я опять попросила его поговорить со мной об аварии, но он не захотел, ничего не сказал. Вообще-то…

Она вертела пальцами край простыни.

– Вообще-то я думаю, что очень плохо себя повела. Буквально напала на него. Не знаю почему, просто меня такая ярость охватила, я на него даже накричала.

Я потянулась и взяла малышку за руку.

– Перестань теребить несчастную простынку, она ни в чем не виновата. Если я правильно поняла, твоя мать погибла в аварии и ты задаешь себе вопросы. И злишься на папу, потому что он молчит.

– Да, злюсь. Когда это произошло, я тоже была в машине. Они сильно поссорились, и из-за этого он не справился с управлением. Почему же ему так важно было начать с ней ссору прямо в дороге?! Почему он не мог дождаться, пока мы доедем до дома?

Я задумалась. Получается, Маргерит полагает, что отец частично виновен в