ужасно скучном, и о папиной работе, которая отнимает много времени и он больше ничего не успевает. И так далее, и тому подобное, треп без остановки.

И вдруг мне это надоело.

Надоело, что они ведут себя, точно меня здесь нет. Надоело, что так сильно пахнет едой из-под крышки, надоело убаюкивающее тепло, надоел их такой нормальный разговор. Надоело, что мы делаем вид, будто все в порядке, и некоторые темы обходим стороной, а ведь я – может быть, впервые с тех пор, как наша жизнь изменилась, – хотела поговорить. Разве же я не обещала себе, что вытащу на поверхность то, о чем до сих пор молчали?

– Пап, мы ведь так ни разу и не обсудили Аварию.

Если бы я врезала ему в глаз, он бы меньше удивился. У него исказилось лицо, и деревянная ложка, которой он мешал ризотто, выпала из рук. На мгновение воцарилась тишина, она даже ощущалась в воздухе, вибрировала.

– Думаю, сейчас не самый подходящий момент.

Я выдержала его взгляд, хотелось пронзить его мозг и найти там ответ, увидеть все ответы в его глазах.

Я сказала:

– Думаю, момент сейчас как никогда более подходящий.

Он прикрыл веки:

– Маргерит…

Он произнес это своим особым усталым голосом, который мне так хорошо знаком. Я подумала, что он опять промолчит, и захотелось сделать ему больно. Во мне вскипала ярость, мощная, как цунами. Я не в силах была остановить эту волну, она накрывала меня с головой.

Я ринулась в бой.

– Я жду!

Он покачал головой, отвел глаза, и я как с цепи сорвалась:

– Ну конечно! Ты отказываешься об этом говорить! А знаешь, почему мы никогда это не обсуждаем? Потому что ты понимаешь, что виноват! Ты знаешь, что Авария случилась из-за тебя. Вы там в машине ругались. Ты кричал на маму, кричал так громко, что напугал меня. И вот она умерла, а я…

Голос подвел меня, и я остановилась.

Папа смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами. Жюстин наблюдала сцену, вертя головой из стороны в сторону, как на теннисном матче. Тут она воскликнула: «Черт!» – и бросилась к ризотто, которое по-прежнему стояло на огне. Папино фирменное блюдо горело, и кухню начал наполнять едкий дым. Запах гари был такой сильный, что непонятно, как мы могли до сих пор его не почувствовать. Папа по-прежнему не желал на меня смотреть. Бледный и с застывшим лицом, он снял фартук и вышел из кухни. Я услышала, как на ходу с его губ сорвались, будто перезрелые фрукты, несколько слов:

– Ты не всё знаешь.

Глава 21. Желчь и гнев

Жюстин лежала на моей кровати и пыталась уговорить меня куда-нибудь пойти.

– Слушай, ну давай! Ты пашешь как лошадь, надо хоть иногда отдыхать!

Идти на танцы мне хотелось примерно так же сильно, как мириться с папой. Мы вот уже три дня не разговаривали. Я старалась с ним вообще не пересекаться.

– Не знаю, – попыталась я отбиться от Жюстин. – Мне надо писать отчет о практике.

Она покосилась на открытый ноутбук у меня на коленях. Честно говоря, половину я уже сделала и могла с чистой совестью позволить себе свободный вечер.

– Ты серьезно? Ты правда хочешь потратить субботу на эту интеллектуальную дичь? Мы с тобой в клубе уже сто лет не были!

Она посмотрела на меня умоляющими глазами кота из «Шрека», и я не удержалась – чуть-чуть все-таки улыбнулась. Тогда она прямо на кровати встала на колени и сложила перед собой ладони.

– Пжалст, пжалст, пжа-а-алста!

Было ясно, что она не отстанет. Я посмотрела на мигающий курсор на экране и обратно на Жюстин, бешено хлопающую ресницами. Она права. С тех пор как у меня началась практика, моя жизнь замкнулась на доме престарелых. Я даже на новогодний праздник, который устраивал лицей, и то не пошла. Может, я становлюсь асоциальной?

– Ладно, сдаюсь. Давай сходим, только, если мне станет скучно, я пойду домой!

Она воскликнула «да!» и соскочила с кровати. Я толком не успела понять, как это произошло, но вот мы уже двигались в сторону «Сумерек». Там нас ждали ребята из технического класса Жюстин. Папа был не в курсе, ему я сказала, что иду к ней ночевать. Представляю, какое у него было бы лицо, если бы он узнал! Мы шагали, подпрыгивая от волнения, две девчонки, одни на темной улице. Жюстин – в суперкороткой юбке и с красной помадой на губах, а я – в белом парике и с подведенными глазами. Папа упал бы в обморок от одной только мысли о том, что с нами могло произойти.

Вышибала пропустил нас без проблем. Музыка играла на полную мощность, и я пошла за Жюстин к группе ребят, сидящих за низким столиком. Она со всеми поцеловалась, и я сделала то же самое – так полагалось, хотя я этого терпеть не могу. На столике стояли бокалы, дожидаясь, пока их снова наполнят, и мы уселись на полукруглый диван, рядом с обнимающейся парочкой. Девушка посмотрела на нас взглядом собственницы, будто предупреждая, чтобы на ее парня не засматривались. Мы с Жюстин переглянулись и фыркнули от смеха.

– Я вам возьму по бокалу? – предложил один из парней.

У него была смуглая кожа и очень белые зубы, неплохо. Мы согласились, но ничего не было слышно и, чтобы что-то сказать, приходилось орать. Я заказала виски-колу, потом еще одну и еще. Крепкая сладкая жидкость стекала в желудок потоком раскаленной лавы. Меня окутало легким туманом. Было хорошо.

– Потанцуем? – предложил смуглый брюнет.

Я кивнула, мы встали и пошли на танцпол. Играл древний хит из девяностых, довольно бездарный, но двигаться под него было здорово. Жюстин отплясывала, вскинув руки над головой, мои белые волосы светились флюоресцентным синим, я закрыла глаза. В голове назойливо звучали папины слова, кружились без передышки, как механическая балерина: «Ты не всё знаешь». Мне хотелось эту назойливую мысль растоптать. Вырвать проводки, чтобы она наконец умолкла. На смену попсовой песне пришло техно, я следовала ритму, из-под парика катился пот и стекал по позвоночнику. Меня окутало влажное тепло, я растворялась в музыке. Я правильно сделала, что пошла.

Через некоторое время я заметила, что Жюстин рядом нет. Поискала ее глазами и увидела, что она стоит прислонившись к барной стойке и к ней подкатил какой-то парень с прической афро, довольно здоровенный.

«В ее стиле», – подумала я, глядя, как он обнимает ее за талию.

– Может, выйдем немного проветриться? – предложил мой новый знакомый.

– Почему бы и нет, – отозвалась я.

Он стал пробираться сквозь толпу, и я, немного отставая, вышла за ним на крыльцо. Мы прислонились к перилам. Было холодно. Внизу мерцала в лунном свете мостовая, отчего казалось, что мы попали в какое-то заброшенное место. Он закурил и предложил мне