Митька сел на траву. Правильнее всего было бы молча переждать истерику. Но Лина почти крича­ла, а те двое могли оказаться где-то поблизости.

Двое с навсегда отработанным ударом топора наис­кось...

Тише, — попросил он.

Чего тише, воспитанный какой! Еще я буду в тайге шептаться. Сейчас ка-ак... — Лина уже на­ брала воздуха, чтобы крикнуть; Митька не успевал вскочить и сидя ударил ногой ей под колени.

Она упала мягко, как брошенное пальто. Мить­ка подхватил. Затыкая ей рот, он подумал, что внучка академика не привыкла к таким манерам и сейчас он нажил врага.

Лина мычала, отталкивая его сильными рука­ми. Зеленые глаза с гипнотическими крапинками были волнующе близко.

Кричать нельзя, — сказал Митька. — Мо­жешь дать мне по морде, только не кричи.

Удо-ой-и-э, — согласилась зеленоглазая.

«С удовольствием»? — угадал Митька.

А-а. О-у-и!

Митька отпустил, надеясь, что все-таки не даст. Не заслужил он по морде.

Хлоп! — Награда нашла героя. Про себя Мить­ка отметил, что Лина все же хлестнула по правой, нерасцарапанной щеке, хотя по левой было бы сподручней.

Если еще раз прикоснешься ко мне, я... — зашипела зеленоглазая. Помолчала, придумывая; Митьке кару, и решила: — Там видно будет.

Нельзя было кричать, — повторил Митька.

Да поняла я! Ты этих типов боишься. Только я думала, что они впереди нас на целые сутки.

Я тоже так думал еще утром. Но, Лин, ОНИ НЕ СПЕШАТ. Сидели над Бандурой, отвинчивали винты ножами, курили. Если бы за ними шла по­гоня с собаками, разве они остановились бы... Так что не знаю, может, мы их уже нагнали.

Вот, а ты меня еще дальше гонишь... — без зла буркнула Лина. — Но как же мы их нагнали?

Бандуру сбросили с самолета вчера около пяти ве­чера...

Но мы не знаем, когда они ее заметили. Вче­ра? Сегодня утром или за час до нашего прихода?

И куда они потом ушли — туда, туда или сюда? — Блинков-младший обвел рукой соседнюю верши­ну, лес, ближайший куст. Уголовники могли ока­заться где угодно. — А мы здесь торчим на самом видном месте с оранжевой курткой и красным па­рашютом, да еще ты кричать собралась!

Зеленоглазая опустила голову. Только Митька подумал, что до нее дошло, как она съязвила:

— Я больше не буду, вождь Сухое Тело. Хо­чешь, носки переодену?

Нет, от женщин надо держаться подальше. Не случайно все великие сыщики были одинокими! Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Глеб Жеглов, де­тектив Нэш... Только мама уживается с папой, и то потому, что сама женщина, хотя и подполков­ник контрразведки.

Поскандалив, Лина опять стала вполне прилич­ной «Васькой у папы». И носки подтянула без но­вых напоминаний, и пошла так быстро, что ждать ее не приходилось.

Блинков-младший спешил. Изумрудная линия просеки исчезла из виду, когда они углубились в тайгу. Раньше им не давала сбиться с пути сама гора: идешь вверх — значит, к вершине. А сейчас куда ни пойди, как ни петляй, все будет вниз. И к просеке, — вниз, и совсем в другую строну, к ноч­лежной яме — вниз. В кронах сосен путалось со­лнце. Скоро оно уйдет за гору, и последний ориен­тир исчезнет.

Было у Митьки еще одно соображение, которое он побоялся выкладывать Лине.

ПОЧЕМУ УГОЛОВНИКИ НЕ ВЗЯЛИ ПАШ­КИН ПАРАШЮТ? В тайге он мог стать и крышей, и постелью, и одеждой на крайний случай: выкро­ил себе хламиду, прорезал дырку для головы и носи. Хотелось думать, что уголовники собирались переночевать в знакомом с зимы доме, тогда пара­шют им не очень-то и нужен. Но, может быть, они просто не успели снять парашют с дерева, потому что заметили Митьку и Лину. Тогда уголовники или тихо ушли (во что слабо верилось) или следят за ними, следят до сих пор. Как только они пой­мут, что Митька с Линой одни... Здесь тайга. Здесь можно убить и уйти безнаказанным — наскоро прикопанные тела не найдут и за годы. Если бы уголовники появились из кустов, когда Митька с Линой стояли на вершине горы, он бы не раздумы­вая схватил зеленоглазую в охапку и спрыгнул вниз с рваным парашютом.

Но время шло, Митька с Линой спускались в седловину, а уголовники никак себя не проявляли. Митька устал оборачиваться на каждый птичий шорох в кустах и успокоился.

Часа через три они вышли на просеку. Вдали под уклоном блестела река. Митька оглянулся — просека поднималась в гору. С любого места она просматривалась сверху донизу, от горного перева­ла до реки. Он почувствовал себя неуютно, как го­лый. Из-за каждого дерева могли наблюдать глаза чужаков.

Пойдем-ка мы лесом, — сказал Митька.

Лина сразу отошла в кусты и спросила:

Боишься?

Бояться пока некого, а на рожон лезть не хочу.

А я боюсь, — призналась Лина. — Видел, что они с Бандурой сделали? Попадешься таким...

Бандура не человек, — решил успокоить ее Митька.

Да, но ломали ее, чтобы людям нагадить!

Я еще понимаю, когда кто-то не может отомстить врагу и вредит ему потихоньку. Но незнакомым-то людям за что?! У меня был один... Ухаживал. Во­семнадцать лет, работает в автосервисе, «БМВ» у него спортивная, костюм белый. Едем в лифте, а он взял и кнопку поджег.

А ты? — спросил Митька.

Нажала «стоп» и вышла навсегда — мы к не­му ехали, типа, диски слушать. Когда человек что-то ломает для удовольствия, это диагноз.

Притихнув, они молча шли по лесу. Блинков-младший думал об этом восемнадцатилетнем со спортивной машиной. «Типа, диски слушать» -— как же! Такие хмыри только и заманивают деву­шек, чтобы диски слушать и пить пепси-колу... Он понял, что ревнует и, стало быть, неравнодушен к зеленоглазой.

Крак!

Задумавшись, Митька впоролся грудью и рука­вом в ржавую колючую проволоку.

Ты что, Дим? — догнала его Лина.

Да вот...

Митька надежно застрял. Рвать единственную рубашку не хотелось, выпутываться одной рукой было неудобно.

— Сейчас помогу. — Лина отломанной вет­кой подцепила проволоку. Она тянулась дальше в кусты.

Проволока никуда не вела и ничего не охраняла — просто ненужный кусок. Он кончился через три шага у ямы, полной тронутых ржавчиной консервных банок. Похоже, и проволоку хотели бросить в яму, но не донесли. Банки были большие, на некоторых со­хранились выцветшие этикетки: селедка, салака, томат-паста. Небогатый выбор и дешевизна гово­рили о том, что здесь кормили не банкиров. Догад­ки Блинкова-младшего подтверждались.

Где помойка, там жилье, — сказал он, при­сматриваясь к банкам. Для людей, у которых со­всем ничего нет, любая посудина — сокровище.

Пойдем отсюда, — прошептала Лина.