Значит, повредим почки. У нас нет времени рвать по черничнике. Лин, а на что они похожи?

— На лапу. Спереди гребенка, как медвежьи когти, сзади совок.

Митька приглядел поваленное ветром дерево, с которого уже начала отслаиваться кора. Ножичек у него был хоть и маленький для тайги, зато с пил­кой и шилом. Не мудря, он отхватил кусок коры величиной с тетрадку, сложил с одной стороны по­полам и сшил ниткой, выдернутой из парашютной стропы. А с другой стороны пропилил зубья гре­бенки. Чесанул кустик, и с одного движения в сов­ке оказалось десятка полтора крупных ягод.

А говорил, что «медвежьей лапы» не ви­дел, — заметила Лина.

Правда не видел. Читал только.

Тогда ты в прошлой жизни был эвенком.

Они тысячу лет делают точно такие же «лапы».

Все люди на земле — дальние родственни­ки, — ответил Митька, вертя в руках свое изделие.

Надо же — тысячу лет!

Воду из парашютика-пузыря они давно выпи­ли. Теперь в него начесали черники и легли на па­пину пуховку, укрывшись сохранившим влагу про­хладным парашютом.

— Надо поспать, — сказал Блинков-младший.

Лина ответила, что да, надо, что это немысли­мое дело — вставать в четыре утра, что в следую­щий раз она лучше даст себе засохнуть, чем подни­мется ни свет ни заря из-за какой-то там росы.

Спать не хотелось. Натруженные ноги начали болеть, и вставать не хотелось тоже.

— Лин, я вот думаю, — сказал Митька, — по­чему вертолеты не летают? Должны же нас искать.

Лина понурилась:

— Это самое непонятное. Если бы папа связал­ся с Красноярском или с Ванаварой, то нас и не надо было бы искать. У папы же полетная карта.

Он бы сказал: «Совершил вынужденную посадку там-то». И никаких проблем! Погода ясная, види­мость прекрасная. Давно бы прилетели и забрали нас.

У него, наверно, рация разбилась при посад­ке, — сказал Блинков-младший.

Да нет, он должен был еще раньше связать­ся. Сразу, как только случилась авария.

А почему не связался?

Откуда мне знать! Рация была в порядке, а то бы нам взлета не дали. Значит, связался. Такого не может быть, чтобы на борту авария, а пилот молчал в тряпочку... Только авиация — страна чу­дес. В ней как раз и случается то, чего не может быть, — заключила зеленоглазая.

Долог путь до Ванавары, — вздохнул Мить­ка и первым поднялся, перебарывая боль в но­гах. — Надо идти.

Лучше пристрели меня! — застонала Лина, но встала и сама начала собирать парашют.

А ты тренированная, — заметил Митька.

Я небалованная. То есть когда как, — честно уточнила Лина. — У дедушки с бабушкой можно покапризничать, а у папы — фиг два. Он бы сейчас сказал: «Васька, догоняй!» — и пошел бы.

Васька?

Лина опустила глаза.

Я Василина. В честь прабабушки, дедушки­ной мамы. Отстой, да? — жалобным голосом доба­вила она, и Блинков-младший сказал, что не отс­той, имя замечательное, а главное, редкое. — А в школе меня достали: «Василий Иванович, танки!»

А ты отвечай так, свысока: «Вольно, бо­ец!» — подсказал Блинков-младший.

Думаешь, отстанут?

Может, не все и не сразу. Но если будешь обижаться, точно не отстанут.

...Между тем подъем становился все заметнее. Заваленная хворостом и гниющими стволами ча­щоба кончилась, и Митька с Линой вышли в моло­дой редкий сосняк. От зрелых деревьев остались только пни высотой с человеческий рост: лес вали­ли зимой, по глубокому снегу. Митька решил, что близко вершина горы — еще когда летели на пара­шюте, он заметил, что лес там как будто выщипан­ный. А Лина расстроилась:

Это не Шахрома и вообще не заповедник — там запрещено рубить деревья.

Зато теперь мы знаем, что под горой боль­шая река, — заметил Митька.

Это почему?

А как вывозили бревна, если дороги нет?

Сплавили по реке до какой-нибудь лесопилки.

— Ой! — Лина схватила его за руку. — Смотри! Впереди, пригнув молодую сосенку, висел

Пашкин парашют. Они побежали, задрав головы и спотыкаясь о корни, и увидели...

Под парашютом среди разноцветных об­ломков валялась Ученая Бандура. Нет, изобретение академика Лемехова не разбилось. Оно было изуродовано с тупой жесто­костью, на которую способны только люди.

Кто-то вывинтил дно корпуса, добрался до ком­пьютерной начинки и растоптал ее, оставив повсю­ду следы подкованных каблуков. Таинственный черный шар Бандуры был прорублен, как голова в сабельной схватке, одним навсегда отработанным ударом наискось. На срезе стало видно, что шар сделан из тонкого металла с тысячами дырочек, и к каждой тянутся проводки. Куражась, незнаком­цы вытащили проводки наружу, чтобы они торча­ли, как волосы, пробили чем-то дыру-рот и встави­ли в нее окурок.

«Обнаглели, — подумал Блинков-младший. — Раньше головешки от костра за собой закапывали, а теперь как будто перестали бояться». Разумного объяснения этому не было, зато напрашивалось не­разумное. Бежали люди по тайге, по-волчьи ноче­вали в ямах и, наконец, добрались до своей цели. Вот и начали глупить на радостях.

— А Пашка ей отдал свой парашют, — как о живой сказала о Бандуре Лина, — Мог бы сам прыг­нуть. Пашка дедушку любит. Не хотел, чтобы его Бандура сломалась.

Блинков-младший опустился на колени и стал копаться в обломках, ища батарею или аккумуля­тор. Раз Бандура все время работала, то источник тока у нее мощный. Можно будет сделать электри­ческую зажигалку.

Лина беззвучно плакала, кусая губы. Наверное, думала о том же, о чем и Митька: а если самолет разбился? Неужели Пашка погиб только для того, чтобы какие-то подонки могли сорвать злость на упавшей с неба непонятной машине?!

Обломки аккумуляторов то и дело попадались Митьке, но целого так и не нашлось. Зато следы и притоптанные окурки кое-что рассказали о пре­ступниках.

Он сел на землю и обнял притихшую Лину. Мокрой от слез щекой зеленоглазая прижалась к его щбке. Все таежные трудности казались чепу­хой, аттракционом в парке. Огня нет, комары... Ха! Он бы с наслаждением прожил неделю в боло­те, кормя комаров, лишь бы подальше от людей с топорами!

Дим, а может, он все-таки шишкарь? — жа­лобным голосом спросила Лина.

Они, — поправил Блинков-младший. — У од­ного подковки сзади, у второго наискось — он ко­солапый, каблуки стаптывает наружу. Косолапый в авторитете: курит «Мальборо», а второй — «При­му»— Нет, Лин, какие шишкари? Кедров мало.

Я смотрел по дороге, хотел шишек набрать. Кедры попадались всего раз десять, а упавших шишек я не видел вообще. Может, они еще не созрели. Шишкарям тут делать нечего.