Снова ноль реакции.

— Он джайдинец, это бесполезно, — пояснил Ирен. — Он так и будет сидеть, пока не закончит все мантры до единой, хоть убейте.

Ирен де Фостерос по происхождению был гердазийцем. Родился на том же Кёпленском перешейке, что и Хэнрико, но в той части, где языческие верования уже потихоньку уходили в прошлое. Поэтому он имел смутные представления об обычаях соседнего народа.

— Действительно?

— Да. Если джайдинец сел читать Смертвенные мантры, то он ни на что не посмеет отвлечься.

— Почему?

— Потому что это целая миниатюрная церемония: нужно устроить достойный приход, в дань уважения Смерти. Если он прервется, то Смерть может принять это за оскорбление и забрать с собой лишних.

— Лишних? — Он приподнял бровь. — Это кого?

— Всех. — Мрачно отрезал Ирен. — И Хэнрико, и меня, и вас, и многих других.

Актеон сглотнул слюну и подумал: «Эти языческие верования, конечно, — бред бредом… но… А вдруг это правда? Кархелл ведь полон неизведанной магии и забытых божеств».

— И как долго это будет продолжаться?

— Не знаю точно, но не дольше двадцати минут.

— Ясно. Пусть так.

«Можно сколько угодно презирать дикарские привычки, но человека по щелчку пальцев не переделать. — Мысленно заключил он, взглянув на серебряные карманные часы. — Хочет — пускай. Во всяком случае, за двадцать минут тела сильно сгнить не успеют».

Вскоре, закончив обряд, Хэнрико открыл глаза и произнес:

— Рано или поздно всякому из нас предстоит встретить Смэрть. И оттого, насколько уважительно мы будем относить к ней, настолько уважительно она отнесётся и к нам.

Актеон облизнул губы. Ему очень хотелось вылить все свое циничное презрение к идиотским обрядам и никчёмным божкам, которые в сущности ничего не стоят и не учат ничему, кроме жестокости и твердолобости. Но из приличия стоило бы придержать себя в узде, иначе Актеон станет ничем не лучше бестолковых язычников.

Только… Вряд ли ещё когда-нибудь представится такая возможность высказаться.

— Вы, джайдинцы, — проповедники смерти, — заявил Актеон. — Вся ваша вера зиждется на почитании смерти, наполняя гнетущим мраком, как и ваш цвет кожи. Вы не цените жизнь, не наслаждаетесь жизнью — а это неуважение к самим себе.

— При всем моем уважении, командыр, — спокойно возразил Хэнрико, поднявшись, — не примите за дэрзость, но уважение и страх никогда не идут рука об руку. Джайданизм не учит ужасам смэрти и ненависти к жизни. Он лишь помогает уделить Смэрти те должные почести, которых ей так не хватает. Ведь она жестока, а потому нэразборчива и часто забирает больше людэй, чем нужно.

— Как раз то, что я и сказал. — Отчеканил Актеон и скрестил руки. — А ты что думаешь, офицер Уорвик?

Проходя мимо с трупом на плече, Уорвик Ринн остановился. Руки его были измазаны в чужой крови.

— Плевать. — Холодно ответил он и пнул труп у его ног. И тут же словил на себе гнетущий взгляд Хэнрико. — Просто туши. Никакой пользы.

Он молча свалил ещё одно тело в ряд к остальным, словно мешок картошки. Из широкого рубца на лице мертвеца, где виднелись куски мозга и черепа, сочились остатки крови.

«Может быть, Уорвик и задел Хэнрико, — промелькнуло в голове Актеона, — но он хотя бы приносит пользу — складывает трупы на палубу. Ледяное равнодушие ко всему, как результат обучения глифозаклятию холода, сделал Уорвика весьма полезным бойцом. Практически незаменимым. В бою со злобной бестией в Осколочном доспехе Уорвик сделал самый большой вклад в общую победу».

— Что ты так на меня уставился? — Спросил Уорвик, разведя руки. — Они мертвы. Им теперь все равно.

— Но живым нэ все равно.

— Лично мне — абсолютно плевать. — Он безразлично пожал плечами и обратился к Ирену своим хрипловатым акцентом: — Ирен, будь добр, в завалах столовой остались ещё два тела. Их надо достать.

— Да, да, уже иду, — торопливо проговорит тот и догнал товарища.

Хэнрико лишь молча покачал головой. Повернулся к трупу, который пнул Уорвик, и о чем-то крепко задумался.

— Ладно, я тоже удалюсь — посмотрю, как там раненые. Офицер Хэнрико, пригляди за телами.

Больше Актеон не стал его беспокоить. Оставил наедине с мрачно-печальными мыслями.

«Рапорт о смерти номер 5. Гильермо де Кайпатра, смот по обеим линиям. Моментально скончался во время столкновения. На теле множественные электрические ожоги. Пульса нет».

Актеон бегло прочитал написанное, окунул перо в чернильницу, — (*БУЛЬ!), — и отложил лист высыхать. Весь стол был завален бумагами.

«А на столе из личной каюты, который был вероломно разрушен, поместилось бы вдвое больше бумаг. Жаль его».

Он невольно подался назад и чуть не свалился. Ладони судорожно уцепились за край стола.

«Совсем забыл, что подо мной табуретка, а не любимое кресло-качалка».

Актеон притянулся и сел прямо, как полагается в светском обществе. Правда, в светском обществе хотя бы стулья со спинками есть.

«А еще в нормальной светской обстановке всегда имеются какие-либо угощения. Особенно сладкие. — Он подпер кулаком щёку и мечтательно прикрыл глаза. — Вкусные хрустящие вафли в текучей карамели… Сладкий белый зефир, мягкий, как девичьи губы… Пирожные разных сортов… И всё это с изысканным чаем, может, даже из моей личной коллекции…»

— Эх, ладно, мечтать не вредно. — Прервал себя вслух Актеон, проверяя чернила на бумагах. Сложил их в стопку. — Вернемся к нашим баранам.

Он вынул перо и принялся выводить красивым каллиграфическим почерком:

«Рапорт о смерти номер 6. Бертольд Ривз, халедвенец по обеим линиям. Моментально скончался от рассечения головы. От виска до носа широкий рубец. Пульса нет».

Отряды Иностранного Легиона имеют всего одного лекаря. Его основная обязанность — первая помощь при ранениях. Но кровопролитный бой на каравелле привел к тому, что куча офицеров оказались при смерти одновременно.

Покореженные и разбитые доспехи висели в каютах. Роскошный блеск померк под слоем пыли и свежей крови. Почти что ювелирные украшения. Только теперь ни на что не годные.

Один из нагрудников с гербом Иностранного Легиона висел на стене. Он покачивался в такт волнениям моря и неритмично стукался о стену, точно хлопающая дверь — от сквозняка. Будто призраки умерших офицеров гремели в полумраке.

— Держите, держите его! Держите крепче! — вопил Зак, не отрывая рук. Они сияли зеленым светом.

Умирающий офицер по имени Лис Рю завывал в агонии. От болевого шока начались конвульсии.

— Не смей умирать! — в гневной мольбе вторил Зак. — Не смей умирать, я тебе говорю! Еще немного!

При помощи глифа жизни он восстанавливал поврежденное сердце. В открытую, предварительно сняв кожу и мешающие ребра. Зеленое сияние исходило изнутри еще живого человека. Сил обезболивающих заклинаний критически не хватало. Пациент имел все