— Черт меня дернул с тобой связаться!

— Не исключено, что сейчас ты полностью в стороне, не дошли до тебя и доходить не собираются, но поручиться за это нельзя. Поэтому, если стреляли в меня, то и ты беги из дома тоже.

— Тоже — тоже! — сверкнул Аякс кровавым, вурдалачьим глазом.

— А зачем их били-то? — подал голос Константин.

За меня ответил Аякс:

— Выгоняли нас оттуда, чтобы, если видели, как труп привезен был, не обрисовали это ментам или вот ей! А битье это так, в виде подкрепления, да и по обычаю положено.

— А здесь, Веня, мы вот зачем, — продолжила я отвечать на его вопрос. — Я вызываю на нас милицию…

Они оба уставились на меня, как на особу, вдруг заголившуюся в общественном транспорте, только Константин молча, а Аякс с комментариями.

— О-о! — воскликнул и закрыл щеки ладонями. — Рехнулась Танюха сегодня вечером в подъезде! Знаешь что, — он коснулся пальцем моей груди, — я так не играю! Еще два таких же слова, и я скажу, что ты меня не видела, а я тебя не замечал. Коллектор вы знаете где. Чава!

Хмель в нем, что ли? Трещит без умолку, как радиоприемник!

Я почувствовала приближение раздражения и потерла лоб, а когда отвела руку, Константин жестко держал Вениамина за воротник пальто. Тот не трепыхался, а с ангельским выражением разбитого лица почти висел, подняв плечи и растопырив руки. Я молча и мягко освободила Вениамина от железной хватки сэнсэя.

— Так вот, — продолжила я изложение сути дела, — ты, Веня, вызываешь на нас милицию…

— Ась? — вскинулся он, но, быстро глянув на шевельнувшегося Константина, сник. — Угу, вызываю, да.

— …и сюда больше не возвращаешься. Мы дожидаемся ее и, убедившись, что это именно милиция, тихо уходим через коллектор теплотрассы.

Теперь взревел Костя:

— А может, он прав, и ты действительно не в себе?

Вот почему я предпочитаю работать в одиночку. Хоть и трудно порой бывает выпутываться из переделок, зато не требуется никого убеждать, ничего объяснять и доказывать, а действуешь себе, как считаешь нужным, и следишь за результатами.

— Давайте, друзья, не будем терять времени. Ты, Венчик, и сам никогда не хотел знать лишнего, тем более такого, за что стреляют в голову, а Косте я объясню все в более подходящий момент.

Это подействовало наконец-то! Аякс развел руками и попросил инструкций.

— Господин Салазаров, Веня, Салазаров, запомни. Вот номер его сотового телефона. Скажешь так, что Татьяна Иванова вместе с другом сидит в этих вот подвалах, что ты, — Пупкин, Тюлькин, Кваскин — устроился здесь на ночь, и внезапно появились мы. Мы тебя не заметили, и из нашего разговора ты узнал, что мы только что сбежали от ментов, вызванных по наши души господином Салазаровым. Номер его телефона ты тоже услышал от нас. Понял, что мы его крутые враги, выбрался отсюда и поспешил позвонить, рассчитывая на вознаграждение.

Видя перед собой его заинтересованное лицо, я поторопилась уточнить:

— Упаси тебя бог, Венчик, явиться к нему за вознаграждением! Я тебя любя предупреждаю!

Он искренне возмутился:

— Я что, придавленный! Чава!

И, неожиданно нагло и озорно подмигнув Константину, потопал во тьму, оставив нам свечку.

Елкины души! Зеленые елкины души! Как они меня утомили!

Я опустилась на корточки и спиной привалилась к вековым, изъеденным влагой кирпичам стены.

Хорошо, что я не одна здесь, что сохраняется необходимость держать грудь колесом, а живот впалым, хорошо, что есть перед кем выпендриваться, демонстрируя свои волевые качества.

Положила лоб на сведенные колени, обхватила их руками.

Сейчас, Костя, не мешай и не вмешивайся, дай мне минуточку на расслабушку. Сейчас восстановлюсь я! Не каждый же день в меня стреляют из-за угла!

Я приняла в себя тишину подземелья. Тишина — она везде тишина. В горных высях и затхлых подвалах она одна. Тишина — носитель звука. Звук в тишине звучит, и тишине его не объять… Звук пройдет, и останется тишина. Во мне прошли все звуки, все мысли и все страхи. Остался чистый луч внимания, поток сознания, протяженность существования. Они-то и подняли меня на ноги — спиной по стенке, через оговоренную минуту.

Костя держал в ладонях огонек свечи, загораживал его от меня, помогал чем мог.

— Прошло, Тань?

Я погладила его по щеке и уклонилась от поцелуя — для этой расслабушки не место. Пошарила по карманам, нашла замшевый мешочек.

— Поиграем в кости, Костя?

— Проиграет Тане Костя!

За словом в карман не лезет, но и со словом в глаза не спешит. А что в гадания не верит, считает их женской, милой, но придурью — так нет людей без недостатка.

А погадать самое время. Чему дальше быть да на чем сердце успокоится.

Я разжала ладонь — «11+19+26» на полированных гранях.

«Не верь затишью перед бурей!» — вот что вкратце это значит. Ничего себе затишье!

Поразмыслить над результатом Костя мне не позволил — потребовал прояснить ситуацию. Времени, дескать, девать некуда, рассказывай, Татьянка, пока все тихо, раз целоваться не хочешь. Пожалуйста, я для тебя на все готова, а это — мелочь.

— Ты видел, как тушканчика в степи собаки травят? Гонят скопом, подшибают и рвут на части просто и быстро. А как глупый пес его из норы выкопать пытается, не наблюдал? Из-под лап земля летит, а сам пыхтит, бедолага, от усилий, носом в разрытую землю суется. А тушканчик метрах в десяти, а то и позади пса из отнорка выскочит, да по родным просторам — семимильными прыжками. Только кисточка на конце хвоста мотается!

Мы, Костя, с тобой сейчас как тушканчики в норе, дворняг почуявшие, и выход наш запасный через коллектор — замечательный! А по-другому, знаешь, что-то надоело мне сегодня в догонялки играть! Будем уходить спокойно.

Я не думала, что они так быстро нагрянут! Не успела Константину про тушканчика рассказать, как зажал он мне рот ладонью, а потом ладонью же свечку накрыл, чтобы, погаснув, дымок в себя взяла, и не припахивало бы им здесь после нас.

— Тсс, слушай! — прошелестел мне в ухо.

Подвал ожил массой звуков. Тишины не бывает, когда стараются идти тихо несколько человек. Кто носом шмыгнет, кто пяткой шаркнет, кто споткнется и выругается неожиданно для себя самого.

Радостный страх, такое бывает? Я его сейчас испытывала. Соединение страха с радостью. Блестяще подтверждаются мои предположения — раз! Наша беда невдалеке от нас шарит сейчас лучами фонариков по подвальным закоулкам, это — два. Нужно посмотреть на них, убедиться в их породе, но не попасться в лапы. Боже, упаси от этого!

В кромешной тьме, с крайней осторожностью ощупывая ногами место для каждого шага, мы отступили за поворот, притаились за выступом. Хорошо, что не гулко здесь, хорошо, что ровно! И место удачное — перекресток трех дорог, его им не миновать.