при этом еще настойчивее помахала теперь уже обеими руками. Он состроил недовольную мину, поднял винтовку и пошел за чудачкой.

Она приподняла коврик, заменявший дверь, и вошла в юрту. Вадим шагнул следом, осмотрелся.

Юрта как юрта. Кроме него и девушки, в ней никого больше не было. Под ногами располагалась циновка, застеленная расшитым покрывалом, на котором лежали две шелковые подушки. В головах этой импровизированной постели стоял кувшин непонятно с чем. Вадим поискал глазами скорпионов и прочих неприятных гадов, нередко проникавших в жилища, но их не было.

Он вопросительно посмотрел на девчонку, а она, нимало не смущаясь, потянула вверх паранджу и высвободилась из нее, как змея из старой кожи.

Это была грудастая пухляшка, Вадим обратил на нее внимание, когда физкультурницы купались в озере. Ее выдающийся бюст выпирал, натягивая одеяние.

— Как тебя зовут? — спросил Вадим, малость удивленный ее нескромностью.

С того дня, когда он случайно (ну, почти случайно) застал ханских супружниц за банной процедурой, они не позволяли никому из участников экспедиции взглянуть не то что на свои интимные прелести, но даже и на лица. А тут — на тебе!

Она поняла вопрос, напевно промурлыкала:

— Эльмира…

И р-раз! — стащила через голову платье, оставшись в одних штанах.

Вадим опешил.

— Ты чего?

Ее дыхание, более похожее на кошачье урчание, сделалось громким и страстным. Потряхивая увесистыми дыньками, она крутнулась вокруг Вадима — будто незримой нитью его обвила, — и он неожиданно для себя повалился на покрывало, выпустив винтовку. Соблазнительница наклонилась над ним, постанывая, потерлась грудью о его небритые щеки, затем шатнулась назад и — как была, полуголая — стала исполнять томный восточный танец, скользя вдоль войлочной стенки.

Положа руку на… в общем, говоря по справедливости, все это смотрелось весьма искусительно. В гортани у Вадима пересохло, он сглотнул. Покачивая бедрами и позвякивая болтавшимися на локтях браслетами, гризетка изящно прогнула спинку и потянулась пальчиками к его ширинке с недвусмысленным намерением вызволить то, о чем она в этот момент думала.

— Э, нет! — Вадим подпрыгнул, словно укушенный, толкнулся затылком в войлок и едва не повалил юрту. — Иди ты… знаешь куда!

И не подобрав подходящих идиоматических выражений, ринулся прочь. Промелькнули коровьи глазищи неудовлетворенной пухляшки, взметнулся коврик… Уф!

Прохлада ночи отрезвила, как сельтерская. Вадим покрепче прихватил винтовку за приклад и, пошатываясь, добрел до костра. Сел. Ниже пупка чувствовался дискомфорт, но мысли уже обрели утраченную было ясность.

Чего полезла? По своему хану, ныне сосланному, истосковалась? Так ему, толстопузому похотливцу, и надо…

Шебутной бесенок жужжал в ухо: а что это ты спасовал? Неча из себя моралиста прожженного строить. Уже больше года без женщины живешь, взял бы да расслабился. Просто так, для здоровья. А?

Вадим осадил совратителя со всей суровостью. Не могу я просто так! Не могу без любви, дурья твоя чаплыжка! А любовь моя в Москве живет, и мы никак соединиться не можем. Но это не значит, что я ей буду изменять с первой встречной помпухой.

Стервозный бесенок подшушукивал: да ладно тебе! Она, любовь твоя, ничего не узнает. Сам посуди: кто ей доложит? На тысячи верст — ни одного общего знакомого. А тебе легче станет. И Эльмира эта, если не придираться, очень даже на твою Аннеке похожа — такая же узкоглазенькая, невысокого росточка, разве что формы попышнее, но на разок сгодится, не привередничай…

Чтоб ты провалился! — вознегодовал Вадим на свое альтер-эго. Не смей мне вздор городить, чертово семя! Аннеке я обманывать не хочу и не буду. И никаким ханским содержанкам, пусть даже бывшим, меня не прельстить!

Так разошелся, что вслух разговаривать начал. Осекся, кашлянул сконфуженно и, чтобы отогнать бесенка с его искусами, пошел за сухоломом для потухавшего костра.

Нарубленный саксаул из соображений пожарной безопасности лежал шагов за пятьдесят, возле бочки с водой. Вадим набрал беремя, поворотил назад и — что за притча! — снова нос к носу столкнулся с безликой кулёмой в парандже.

Но это была не Эльмира — не та комплекция.

— Кто такая?! — заревел он на нее, уже не заботясь о тишине.

— Онахон… — прошелестела она.

— Чего надо?

Она вытянула руку в направлении дамского становища.

И эта туда же! Вадим в сердцах свалил весь принесенный саксаул в огонь, тот столпом ввинтился в небесную черноту, рассыпался светляками, как праздничный фейерверк, опалил паранджу, она затлела, Онахон захлопала по ней ладонью и сделала два-три шажка вспять.

Вадим надвинулся на нее, она сжалась.

— В юрту не пойду! — прогремел он и зачем-то добавил: — Ни за какие коврижки!

Реплику про коврижки она едва ли поняла, а про юрту истолковала по-своему. Не желает барин с удобствами — что ж, такова его воля. Она выпросталась из паранджи, и Вадим узнал ее: рыжеволосая худышка.

Единственный плюс в этой глупейшей ситуации — можно будет теперь ассоциировать внешность девушек с их именами и довести до сведения Павлухи, кто как выглядит.

Вадим не дал Онахон разоблачиться догола, поддел штыком сброшенную паранджу, швырнул в бесстыдницу.

— Йок! Иди спать! — Для наглядности наклонил голову и прижал к щеке тыльную сторону кисти. — И Перепелкину мне позови!

Покрывшись румянцем, Онахон упятилась к юртам, а минуты через три оттуда, позевывая, вышла Гуля. Вышла, хвала святым, не в наряде Евы, а в длинной, до пят, полотняной сорочке. Подошла к Вадиму, бормотнула сонно:

— Что?..

— Присядь! — Вадим придвинул к ней саксауловый чурбачок.

Гуля села и выслушала перемежаемый не самыми приличными выражениями рассказ о непотребстве, которое позволяют себе взятые ею под опеку ханские благоверные.

Вадим ждал, что она разделит его возмущение и кинется проводить воспитательную работу среди обнаглевших распутниц, но просчитался. Она протерла заспанные глаза и уставилась на него, как на дурачка.

— Они предлагали, а ты их прогнал?

— Ну, да… А что я должен был сделать?

Она хихикнула.

— Тебе что — не нужно? Сам справляешься?

Кровь прилила к его щекам, ожгла посильнее, чем горячий дух, шедший от костра.

— Ты не поняла! Я не в том смысле… — Вадим зачастил, как школьник, доказывающий учительнице, что урок он выучил, но от волнения позабыл. — Это как-то… не по-советски… Женщина — тоже человек, нельзя ее употреблять, как… как…

И совсем запутался.

А Гуля, видя, что он нуждается в просвещении, оседлала любимого конька:

— Как это не по-советски? Ты разве не знаешь, что после революции были дебаты по половому вопросу? Собирались внести пункт о правах комсомольцев на физиологические потребности.

— Серьезно? Не слыхал…

— Жаль, что не внесли, тогда комсомолка отдавалась бы комсомольцу на законных основаниях без обязательств, любви,