Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Благодарю за доверие, ваше сиятельство, — искренне сказал я, допив чай.
— Ну всё, ступай. Лекция уже вот-вот начнётся. И помни, если источник не пробудится — я без сожаления подпишу приказ о твоём отчислении.
— Всего доброго, господин граф, — проговорил я и вышел из кабинета. А уже в приёмной улыбнулся Екатерине, ответившей мне заинтересованным взглядом. Наверное, я первый на её памяти первокурсник, который пил чай с самим ректором.
Криво усмехнувшись своим мыслям, я покинул приёмную и торопливым шагом двинулся по быстро пустеющим коридорам. Опоздаю на лекцию или нет?
Не опоздал.
Когда я влетел в гудящую аудиторию, преподавательницы ещё не было, а несколько десятков первокурсников уже расселись по лакированным лавкам, придвинутым к партам. Последние располагались полукольцами и с каждым рядом всё выше поднимались к потолку, как кресла в цирке.
Артёма и Виктора среди студентов, предсказуемо, не оказалось. А вот Лиза восседала около окошка и щебетала со своей соседкой. Кажется, она заметила меня, но никоим образом не показала этого. Зато многие другие студенты начали с откровенным интересом рассматривать меня, оторвавшись от оживлённых разговоров. На миг в аудитории даже тишина установилась, а я почувствовал себя будто бы на сцене перед любопытными зрителями.
И в этой тишине раздался крик болезненно-бледного Григория, вяло размахивающего ладонью:
— Михаил! Михаил!
— Доброе утро, — поздоровался я с другом и уселся рядом, глянув на лекторскую тумбу. Она находилась совсем близко, поскольку мы с Григорием предпочитали садиться за первые парты.
— Ты правда избил Артёма и Виктора? — сразу же жадно спросил друг, сверкая мутными глазёнками, обзавёдшимися синевой под нижними веками. — Вся аудитория только об этом и шепчется. Вишь, все смотрят на тебя, как на восьмое чудо света. Не томи, расскажи уже, что произошло. А то тут такого нафантазировали…
— Ага, расскажи, — вторили Григорию сидящие рядом студенты, представляющие типичных обитателей первых парт. За редким исключением все парни были прыщавыми, сутулыми и очкастыми. А девушки напоминали серых мышек с плохими причёсками.
— Ладно, слушайте, — начал я и с напускной скромностью сухо поведал соседям об утренней драке, будто ничего особенного и не произошло.
Однако после своего рассказа я всё равно получил десяток восторженных взглядов и уйму хвалебных слов. Кажется, я стал героем первых парт, хотя и раньше котировался среди их обитателей довольно высоко. А парочка особо решительных девушек даже стала кокетничать со мной, покусывая губки, чтобы они казались более сексуальными.
Правда, все их старания прервала наша преподша по лингвистике. Она стремительно ворвалась в аудиторию, будто растревоженная пчела. И тотчас все разговоры смолкли, а люди воззрели на вошедшую: тощую, средних лет магичку, с большой головой, тонкой шеей и брезгливо поджатыми губами. Она отличалась удивительной злопамятностью и раздражительностью, словно у неё всегда были месячные.
Преподавательница заняла место за тумбой и начала лекцию. Её выхолощенный голос вызывал желание заснуть непробудным сном. И у меня реально начали слипаться глаза, а рука всё медленнее водила ручкой по тетрадному листу.
Но тут Григорий пихнул меня локтем и прошептал, дохнув перегаром, смешанным с мятой:
— Не выспался? Оно и понятно. Я тоже плохо спал. «Вертолёты», тазик у кровати, желание умереть… всё, как у взрослого. Вчера мешал так, будто последний день жил. И действительно день чуть не стал последним. Вот, лечусь, — в руке парня появилась небольшая фляжка, извлечённая из внутреннего кармана пиджака. — Инга сказала, что это поможет. Хотя веры ей нет. Она же страсть как любит злые шутки. Но вроде бы, и вправду, помогает.
Друг украдкой сделал маленький глоток. А я спросил у него:
— И что внутри?
— Ликёрчик слабенький, — сказал Григорий, поморщился и вернул фляжку восвояси. — Только он нынче в меня и лезет. Я утром завтрак кое-как в себя запихал. Да зря, видимо. Обратно просится. Бунтует живот. А ещё знаешь чего? Утром родители приехали и скандал устроили, когда узнали, что Миронов в великой обиде покинул наш дом. Да и о Василии они прознали. А ты сам знаешь, как они относятся к нему. Нос воротят. Мол, не пара он нашей дочери. Бедный и неродовитый. А Инге никто не пара. Она любого жениха до косточек обглодает и в мусорное ведро выкинет.
— Эт точно, — поддакнул я, протёр глаза и спросил: — Удачно хоть прошла поездка твоих родителей? Договорились они с инвестором?
— Дудки, — опечалился друг, тяжело вздохнул и отправил в рот мятную жвачку. — Похоже, так и придётся папеньке продавать наш ликёро-водочный заводик. А ведь им ещё дед мой владел. Да только нынче он приносит одни лишь убытки, будто и не в России живём.
— Да, чудеса какие-то. Казалось бы, золотая жила, а оно вон как на самом деле. Неужели народ меньше пить стал?
— Так же пьёт, только теперь на немецкое пойло перешёл. Немчура эта знатно развернулась. Везде свои заводы ставит и этикетки лепит. Мол, немецкие технологии, лучший спирт, чистейшая вода с Альпийских гор. А люди у нас падкие на заграничные названия. Ты им на говне напиши, что оно из Франции, так они его с руками оторвут. А наши-то ликёры ничем не хуже их, а даже лучше, — с обидой закончил Григорий и шмыгнул носом. — Чёрт бы их побрал. Аж злости не хватает.
— Угу, — поддакнул я, нахмурив брови.
Слово «злость» покарябало моё ухо и вернуло разум к утренней драке. Реально ли злость Артёма увеличила скорость восстановления моей маны? Кстати, что-то подобное было и в столовой, когда тётушка злилась на меня. Совпадение? Не думаю. Видимо, направленный на меня гнев действительно как-то подстёгивает восстановление моей маны. Но источник человека не способен на такие выкрутасы. Значит, в деле замешан ангел мщения. Только какой он ангел, раз его… э-э-э… возбуждает злость? Или я чего-то не понимаю? Ангелы, по слухам, вроде как за всё светлое, а тут такой поворот. Может, цыганка была не так уж и не права, когда обозвала меня тёмным?
Блин, столько вопросов и ни одного ответа. А ведь ещё есть Медея. Но с ней-то попроще. Можно из книг попробовать узнать кто это или что