Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давай про Пуантье.
– Жан-Пьер был сволочью, каких свет не видывал. Представь, ты стоишь в коридоре в общежитии. Он проходит мимо и как даст тебе затрещину: «Ты что посреди дороги встал, места мало?» На девчонок смотрел с такой похотью, что они старались с ним взглядом не встречаться и наедине не оставаться. Но стоило ему прийти в учебный корпус или заметить рядом педагога, как он тут же преображался и становился прилежным студентом и активным общественником.
Урок мужества в актовом зале. Пуантье и Самуэль как герои войны стоят на сцене рядом с нашими ветеранами. Заиграли «Интернационал». Все встали по стойке «смирно», руки по швам, и только один Пуантье отдал революционный салют. Как отдавать комсомольский салют, знаешь? Левую руку надо сжать в кулак и поднести к груди. Революционный салют отдают точно так же, но кулак держат тыльной стороной к себе, демонстрируя врагам готовность в любую секунду вступить в бой. Военрук, когда увидел, как один-единственный человек в зале продемонстрировал готовность к борьбе за идеалы интернационализма, сжал зубы, подался вперед. Если бы в этот миг Пуантье призвал Берга за собой на баррикады, военрук не задумываясь пошел бы за ним. Как не любить и не уважать такого студента!
Но в общежитии он нам прохода не давал, гнобил всех, пока Санек Медоед не появился. После их конфликта Санек списался с земляками в Москве, и они узнали, что Пуантье в Анголе не был, а все его рассказы о войне – выдумки. Отец Пуантье служил в одной воинской части с нынешним президентом Конго Сассу-Нгессо. Вместе они участвовали во всех государственных переворотах, в репрессиях против врагов революции. После прихода к власти Сассу-Нгессо отблагодарил Пуантье-старшего – поставил его вторым секретарем столичной партийной организации.
Жан-Пьер до 22 лет из Браззавиля никуда не выезжал, отсиживался под крылышком у папаши. В 1977 году в Конго произошел очередной военный переворот. Отец, от греха подальше, отправил сына в сельскую местность – руководить полеводческим кооперативом. Как только смута улеглась, он вернулся в столицу. Через два года друг его отца совершил военный переворот и стал во главе республики. Тут-то у Жан-Пьера от вседозволенности крышу снесло, и он совершил нечто такое, что даже его всесильный папаша не смог замять. Сыночка надо было спрятать куда-то на время, пока шум уляжется. Самый верный путь – в Анголу. Что бы он ни натворил на родине, с войны вернется героем.
Но Жан-Пьер решил жизнью не рисковать, уехал на север Конго бороться с браконьерами. Там он схлопотал пулю от охотников за экзотическими животными и вернулся в столицу лечиться. Скандал вспыхнул с новой силой, и папа отправил его учиться в СССР. Больше про него Санек ничего не узнал. Теперь о самом Саньке. Вот уж кому учеба была на фиг не нужна, так это ему. Санек всю жизнь воевал, и если бы не ранения и болезни, то остался бы в Анголе. Когда здоровье стало подводить, руководство партии послало героя борьбы с колониализмом учиться в СССР. В военное училище его не приняли по состоянию здоровья, в гражданских вузах места не было, и выбор пал на наш техникум.
Как объяснил мне Самуэль, Санек приехал в Советский Союз, чтобы постоянно быть под присмотром наших медиков. В Гвинее-Бисау медицина находится в зачаточном состоянии, а у нас, сам понимаешь, любого больного на ноги поставят! Наша медицина – одна из сильнейших в мире. Как человек Санек блеклый, неинтересный. Представь, что ты пришел в собачий питомник. Идешь мимо клеток. Одни собаки лают, рвутся тебя покусать, другие хвостом виляют, просят погладить. В самом углу лежит больной пес и о чем-то своем размышляет. Этот пес – Санек Медоед. Он еще не отошел от войны. Мысленно он все еще в Анголе.
Военрук пытался привлечь Санька к общественной деятельности, но тот отмахнулся, и Берг от него отстал. О, вспомнил интересный момент! Как-то военрук разоткровенничался и говорит: «Наша главная задача состоит не в обучении иностранных студентов, а в их морально-политическом воспитании. Из СССР они должны вернуться друзьями нашей Родины, убежденными сторонниками построения социализма». Объяснять Саньку преимущества социализма так же глупо, как пионеру пробраться на областное комсомольское собрание, выскочить к трибуне и начать присутствующих азам марксизма-ленинизма учить.
Полысаев немного рассказал о других иностранных студентах, но меня они не заинтересовали.
– Какие отношения были у иностранцев с женщинами? – спросил я.
– С нашими или на пятом этаже? – не понял Полысаев. – На пятом этаже был коммунизм: кто с кем хотел, тот с тем и спал. «Война все спишет!» Аналогию улавливаешь? С кем ты спал, кого любил – на родине не узнают. Маркизе не повезло, а так скандалов на сексуальной почве у нас не было. На пятом этаже воспитатели не появлялись, во внутреннюю жизнь иностранцев не вмешивались. Правила поведения на пятом этаже появились сами собой, и все иностранцы им неукоснительно следовали. Скажем, мужчина-африканец и девушка из Бирмы решили заняться любовью. Комнаты, напомню, двухместные. Сосед африканца на ночь уходит в комнату бирманки, но это совсем не значит, что он будет спать с ее соседкой. Все по согласию, по любви!
С нашими девушками было сложнее. Стоило девушке пофлиртовать с иностранцем, как по техникуму тут же ползли слухи о ее развратном поведении. Но все равно, любопытство брало свое. Представь, в кои веки можно на практике узнать, чем африканские мужчины отличаются от европейских. Делали так: тайно договаривались о встрече в то время, когда все будут на занятиях. Девушка приходила к себе в комнату (на пятый этаж опасно, отчислят за одно появление), африканец сбегал с уроков и приходил к ней. Минут двадцать-тридцать они могли побыть в уединении. Вечером встретиться было невозможно. Снять комнату в городе – тоже. Чернокожий мужчина в нашем городе – как проблесковый маячок на пожарном автомобиле: всякий, кто увидит, обернется и посмотрит, куда и с кем он пошел. Вероника, чуть ли не единственная, не боялась с гамбийцем по городу гулять и к себе в комнату его приглашать. Но все было в рамках приличия и советско-африканской дружбы. Один на один она с ним не оставалась. Хотя все были уверены, что между ними отношения более тесные, чем позволяют рамки приличия.
– Расскажи про гамбийца.
– А что про него рассказывать? Мужик как мужик. Приехал в прошлом году, сразу с Вероникой закрутил. Парень он компанейский, на гитаре классно играет, карточные фокусы умеет показывать. На войне не был, к учебе относился серьезно. После техникума думал возглавить сельскохозяйственный кооператив. Если бы он приехал с первым потоком, то я бы его получше знал, а так, когда они уже примелькались… Из второго потока только Санек более-менее приметная личность, и то потому, что у него с Пуантье конфликт был.
Мы увлеклись беседой и не заметили, как наступила ночь. В половине первого Полысаев посмотрел на часы, ужаснулся и поспешил к себе. После его ухода я коротко записал в блокнот заинтересовавшие меня моменты, допил остывший чай и рухнул на кровать.
Ночью мне снился городской парк культуры и отдыха. Чернокожие повстанцы в камуфляжной форме рыли окопы вокруг колеса обозрения, выкладывали на бруствер гранаты. Метрах в ста от них, у трансформаторной будки, мужчины в белых балахонах устанавливали пулемет в проем между мешками с песком. Увидев меня, противоборствующие стороны бросили работу, стали тыкать в мою сторону пальцем. «Эй, ты! – крикнули от трансформаторной будки. – Или лицо сажей намажь, или балахон надень! Шляются тут всякие, не дают делом заняться». Я не стал спорить и вышел из горсада.
Проснувшись, я вспомнил сон. «Ха! – подумал я. – Кабинет машин и оборудования не самое плохое место для встречи с женщиной, если ты мужчина приметный и тебя за версту видно».
12
В пятницу