– Ох, Глафира Кузьминична, простите великодушно! Я вам сейчас другой бокал налью, минуточку, вот только здесь осколки уберу! – извинилась Калашникова.

– А у вас прислуги нет? – удивилась Глаша, ведь, судя по роскошной квартире, в деньгах семья Калашниковых не нуждалась.

– Нет, представьте себе, Арина никого постороннего к себе не пускает, не хочет, чтобы чужие люди по комнатам ее ходили или в зимний сад выходили, – со смехом ответила Анфиса.

– У вас зимний сад есть? Вы интересуетесь растениями? – из вежливости спросила Глафира.

– Зимний сад есть, но это забава больше моего мужа, чем моя. Вениамин Карлович любил гулять по вечерам там, цветочками любоваться, – резко ответила Арина Витальевна.

Раз уж вина ей больше не предлагали, Глафира с благосклонностью взяла из вазы спелую грушу и с аппетитом откусила от нее.

– Очень вкусно!

– Это из зимнего сада, там и деревья есть, представьте себе, и плодовые, – пьяным заплетающимся языком сказала Анфиса.

– Здорово! Я вам, кстати, Анфиса Семеновна, вашу одежду привезла. А то как вы на улицу выйдете в домашнем платье? Там студено нынче, – доедая грушу, сказала горничная детектива.

– Спасибо, Глашенька, спасибо. А то у меня действительно что-то часто голова болит, и шум бывает такой, но это из-за погоды плохой. Но в наших краях, откуда я родом, еще холоднее бывает, – закивала Савицкая.

– А откуда вы, не подскажете? – полюбопытствовала Глаша.

– Ой, из маленькой деревеньки в Олонецкой губернии, вы даже такого названия и не слыхали. А и я, и моя подруга сызмальства Арина, мы обе из одних краев, – сообщила Савицкая. – Так вот, у нас осенью частенько снег идет, я привычная к холодам.

– Из Олонецкой губернии? Вы, значит, карелы? – удивилась Глаша.

– Нет, Фиска исконно русская, а у меня в роду действительно карелы были, тока давно это было, – сказала Арина Калашникова, она, в отличие от подруги, была совершенно трезва.

– А как вы в Петербург попали?

– Дык замуж вышли и попали. Сначала Арина за инженера своего, а потом я, – снова отпивая вино, сказала Анфиса.

– За Остапа Савицкого?

– Нет, Остапка – это второй мой муж, а первый мой утонул еще тама, в Кенерме. Хороший был мужик Олексий, десять годочков я с ним провела, а потом он в речке утоп. А потом сразу же ко мне Остапка посватался. В отчий дом вернуться я не могла, не приняла меня семья. Потому за Остапку пошла, он сначала, вы не представляете, Глафира Кузьминична, какой хороший был, ласковый, слово плохого мне не говорил, не бранил меня, а потом вон как вышло… – всплеснула руками Анфиса. – Если бы не подруга моя, Арина, то точно руки на себя наложила бы, вот в Канаву бы сама спрыгнула. Только деток жалко, никого у них нет, сиротинушки, – зарыдала Савицкая.

Арина Калашникова совершенно трезвым взглядом наблюдала за притихшей Глашей, которая с интересом разглядывала комнату. По сравнению с бараком Савицких Калашниковы жили богато, даже роскошно, видно, инженер хорошо зарабатывал. И мебель, и обстановка свидетельствовали о достатке.

«Что же она с бедной подругой якшается? – про себя задумалась Глафира. – И неужели в районе Обводной Канавы есть и приличное жилье?»

– Глафира Кузьминична, вы у меня что-то хотели спросить? – внимательно взглянула ей в глаза хозяйка дома. В домашней обстановке без широкополой шляпы Арина Витальевна выглядела еще хуже, еще уродливее. Темные, близко посаженные глаза, хищный крючковатый нос, злой прищур… еще картину портила бородавка на губе. Рядом с красивой подругой она смотрелась еще страшнее.

– Да, если позволите, Арина Витальевна, – поклонилась Глафира. – Не подскажете, кто мог желать смерти супругу Анфисы? Вы их семью давно знаете, может быть, были у него враги, недоброжелатели?

– Ой, да вы что, у Остапа полгорода врагов, он такой был – в каждую драку совался, за словом в карман не лез, невзначай мог любого обидеть. Его вся Ямская слобода ненавидела, дрянь был, а не человек. Кто его на тот свет отправил, сделал благое дело и для Фиски, и для деток ее, и еще для многих, – ухмыльнулась Арина.

– А вам знаком лихач Мирон Ткачевский?

– Ой, Мирона тут все знают!

– А вы как к нему относитесь? Вы знали об их отношениях с Анфисой?

– Чтобы ответить на этот вопрос, я хочу вам кое-что рассказать. С Анфисой мы знакомы с раннего детства, наши дома в Китерме стояли рядом, мы были близкими соседями. Когда ее родители и сестра Фискина малолетняя скончались от тифа, мои родители, царство им небесное, взяли Анфису к нам в дом. Она была мне вместо младшей сестры, мы не просто подруги, мы самые близкие сестры. Я сызмальства за ней приглядывала, воспитывала, кормила, гуляла. Эх, Глафира, знали бы вы, сколько я плакала, умоляла ее не выходить замуж за этого проходимца, за Остапку. Но она же своенравная, меня не послушалась. Хотя я так и знала, что этот брак не принесет ей счастья. Вы посмотрите, какая Фиса красавица, какая мастерица, она достойна лучшего. А по Остапке сразу было видно, какой он дрянной человек.

При этих словах Анфиса Савицкая положила свою руку на плечо подруги и принялась гладить и успокаивать ее.

– Как она просила помочь ей… – продолжила Арина.

– Помочь в чем?

Глазки у Калашниковой забегали:

– Понимаете, Анфиса наша не умеет с мужчинами знакомиться, разговаривать, не умеет себя подать, Анфиса просила меня помочь охомутать Остапа, скажем так! – весело ответила Арина.

– Охомутать?! – засмеялась Анфиса. – Я просила, чтоб он меня полюбил и поженился!

– Ну, я так и сказала! Охомутать! Так он такой дряной человек оказался!

– Не надо, Аринка, не надо. Сейчас уж что говорить! Умер он! – приговаривала Анфиса.

– А то говорить, что ты меня никогда не слушаешь, а то бы в золоте ходила, на серебре ела. Детки твои были бы пристроены, а сейчас смотри! Я за такого человека вышла, и у тебя была возможность!

– Я не могу за старого и нелюбимого выходить, – потупилась Анфиса.

– Да при чем тут старость, если капитал есть. Эх, Глашенька, за ней такой человек солидный, купец, сватался, а эта босяка Остапа выбрала, теперь вон опять такой же прихвостень Мирон появился. Тьфу, Фиска. Мне он не нравится, тоже будет бить, а ты все страдать будешь.

– Аринка, не начинай, еще и при чужих людях. Я сама разберусь в своей жизни.