вот оскорблять не стоит, она одна из немногих женщин, которых я желаю обходить за много-много километров. Знаешь, природа не придумала ничего хуже, чем ледяная глыба в женском обличии.

– А туман?

– Даже он меня так не печалит.

Улыбаюсь словам Рэнли. В каждой его фразе сквозит "ловелас", теперь мне понятно почему Закари и Нео его так называют.

– Тогда ты должен понимать, почему я тут оказалась, – отвечаю я на поставленный ранее вопрос, и улыбка тут же сходит с лица.

– Сюда она не сунется, можешь не переживать.

Бросаю на Рэнли косой взгляд. Может, он в чём-то проболтается? Я вообще не могу понять причины, почему Катарина Келлер и её старший сын не могут поговорить без всех этих танцев? Что заставляет их находиться на расстоянии? Кажется, что об этом знают все, кроме меня.

– Почему не сунется?

– Она не очень ладит со своим старшим сыном. Точнее, он с ней не ладит.

– Почему?

Рэнли криво улыбается и бросает на меня подозрительный взгляд.

– Так я и знал, – говорит он, и моя душа несется к пяткам.

– О чем ты?

– Ты хочешь через меня больше узнать о Заке. Моё сердце безжалостно растоптано.

– Не говори глупостей.

– А если серьезно, то я не в праве говорить об этом, это только его… боль.

Это только его боль. Слова, которые засели у меня в голове и никак не хотят исчезать.

Что за боль?

– Как я понял из рассказа Зака, ты встречаешься с Зейном.

Неожиданный поворот разговора.

– Вроде того.

– Только не говори таких слов Зейну, парень будет страдать.

Рэнли смотрит на меня так, словно я только что переехала котенка. Из него бы вышел отличный актер.

– Ты не знаешь, о чём говоришь.

– О нет, я знаю всё, что касается женщин. Абсолютно всё.

Тут я бы поспорила.

– Кроме имени той, из-за которой оказался в тюрьме?

– Туше.

Прогулка длится недолго. До слуха периодически доносятся выстрелы, как ранее мне объяснял Нео, это убирают зараженных, которые идут на звук работающей техники.

Медленно идя рука об руку с Рэнли, веду непринужденный разговор, который постоянно возвращается к женщинам.

– Неужели у тебя не было серьезных отношений? – спрашиваю я, садясь на ближайшую к церкви лавочку.

– Почему же? – отвечает он и, задумавшись, признается. – Была та, с которой я бы их хотел, но это невозможно.

– Отчего так?

– Скажем, она под запретом. Под строгим запретом.

– Не думала, что тебя может что-то остановить.

На мгновение глаза Рэнли сверкают, а на губах вырисовывается совершенно иная улыбка.

– Она смогла меня остановить.

– Она жива? – осторожно спрашиваю я.

– Безусловно.

– Она живет на базе?

– Нет. Она слишком далеко отсюда, и это к лучшему.

– Почему?

Рэнли задумывается и с его лица слетают все маски.

– Я не склонен отказывать искушению. И вроде как, у неё появился какой-то… кавалер. Чтоб его.

– Уверена, что ты лучше его.

– Хм, нет. Для неё я худший вариант.

После возвращения в комнату продолжаю свои обычные никчемные дела. Привожу себя в порядок, умываюсь, застилаю кровать и жду. Жду, когда за мной придут и скажут покинуть территорию. Верчу в руке нож Руби, я не видела Уилла с того дня, когда попала на базу, но Нео говорит, что он в порядке.

Стук в дверь, и голос Рэнли за преградой:

– Пора.

Встаю, закидываю рюкзак со своими пожитками за спину и иду к двери, Волк следует за мной. Надеюсь, мне не скажут оставить его, иначе он будет выть до потери голоса, и кто-нибудь его пристрелит. Эта кроха стал для меня своего рода спасением из бездны жалости к себе и скорби по маме. Забота о нём отнимает время, которое я могла бы позволить себе на слезы и жалость.

За дверью меня ждет только Рэнли, выходим на улицу, и я вижу по меньшей мере тридцать человек в черном. Ни на ком нет респираторов. Взгляд тут же цепляется за Закари Келлера, он стоит перед ровными шеренгами военных, его руки за спиной, а взгляд цепко осматривает каждого мужчину. Заметив меня, он начинает ходить вдоль военных и говорит:

– Сегодня у нас максимально простая задача, преодолеть часть города, встретиться с доносчиком, на обратном пути пополнить припасы медикаментов и захватить одного зараженного. Остальные инструкции на месте. Вперед.

Он разворачивается и уходит за церковь, все следуют за ним, иду в самом конце рядом с Рэнли. Его словно подменили, нет никаких шуток и улыбок. Мужчина собран, и кажется, даже его лицо преобразилось из заносчивого сердцееда в холодного воина.

– Захватить зараженного? – спрашиваю я у Рэнли.

– Так точно. Если повезет, то двух.

Дальше не спрашиваю, скорее всего это для доктора Лейзенберга из психбольницы. Он тут отлично обустроился.

За церковью находится парк, за его пределами уже возведена высокая бетонная стена, венец которой – колючая проволока в три ряда. Входим в парк, и один из военных открывает что-то вроде подвала. Спускаюсь вслед за всеми, Рэнли светит фонариком, и я могу рассмотреть широкий коридор, очень широкий, тут три машины проедут и не коснутся друг друга. Идём в полнейшей тишине, которую нарушает топот десятков ног и шумное дыхание Волка.

Упираемся в стену, посреди нее красуется огромная металлическая дверь, я видела подобные только лишь в фильмах про банки, большой круг в центре оказывается ручкой, Закари крутит её трижды, и дверь открывается. До меня доносятся голоса, и я ещё теснее жмусь к Рэнли. Волк чувствует мою нервозность и пыхтит.

– Не бойся, это неофиты, своего рода фанатики, они тут с самого начала тумана, – говорит Рэнли.

Его слова не успокаивают меня, впереди пляшет свет, и я чувствую запах гари.

– Где мы вообще?

– Идем к машинам, которые спрятаны в гараже у последней станции метро.

Интересная информация.

Продолжаем идти вперед и голоса становятся громче. Из-за эха невозможно разобрать слов.

– А эти фанатики, они…

– Фанатики, они и в Африке фанатики. С появлением тумана люди разделились на три группы, зараженные, не зараженные и те, кто верят, что туман – это кара господня.

Неофиты, я такого слова раньше даже не слышала, но не нужно разбираться в словах, чтобы знать – любые фанатичные направления опасны.

– Что они делают?

– В основном молятся и пытаются затащить в свои ряды как можно больше людей. Преимущественно, женщин с детьми.

– У них получается?

– Безусловно. Лучше верить во что-то, чем потерять веру вовсе.

Возможно, Рэнли прав. Как только мы подходим ближе к верующим, тем тише они становятся. Свет у них благодаря кострищу, который уже практически затух, но он