но согласилась поехать познакомиться с роднёй. В итоге еле сбежала, спасло то, что у меня на карточке деньги остались и загранпаспорт я никому не отдала, хотя бабушка про него несколько раз спрашивала, предлагала в «надёжное место» убрать. Ха, наверняка место и впрямь было очень надёжное, но не для меня. В общем, совершеннолетнюю никто не стал задерживать в аэропорту, а влияние моих родственников, к счастью, оказалось не настолько велико, чтобы отменять международные рейсы.

— Но почему ты сбежала?

— Так муж не понравился. Выяснилось, что мне его заботливо подобрали, только вот спросить забыли, привлекает ли меня сорокалетний седеющий мужик. Он каким-то чудом умудрился быть и толстым, и тощим одновременно. У него был огромный жирный живот и тонкие худые руки-ноги. Весь его вид наводил на мысли о солитёре и грыже, но никак не о первой брачной ночи. Не знаю, может, человек он хороший, но я без содрогания не могла себя с ним представить. Тогда на отца я страшно обиделась. Так и не смогла понять, за что он так со мной. За то, что похожа на мать? Или за то, что не общалась с ним?

— Возможно, он считал, что таким образом делает лучше. Это, конечно, его не извиняет, но вряд ли он намеревался причинить тебе боль, — осторожно сказал Артур. — Возможно, напротив, посчитал, что заботится о тебе и устраивает твою судьбу наилучшим образом.

— Может быть. В общем, я вернулась в Москву спустя месяц. У меня даже жилья не было, поселилась у подружки. Сдала хвосты, в деканате с пониманием отнеслись. Начала искать работу. И тут повезло, устроилась в «ЛегСнабРесурс», где ты меня и нашёл. Первые три месяца жила на работе, в подсобке, представляешь? У нас есть душ в цеху. Гендир вошёл в положение. В работу я вцепилась и вгрызлась изо всех сил. Но комдир ко мне с самого начала очень душевно отнёсся, на учёбу отпускал. В итоге до обеда я училась, а после работала допоздна, так даже удобнее иногда выходило. Сам понимаешь, первый год работы прошёл как в тумане. Старалась не думать о маме, погрузилась в дела. Потом съехала на съём, сдала зимнюю сессию, а там и летнюю. Получила диплом, ушла в работу с головой. Потом девчонки уже подбили меня начать на свидания ходить, но тут тоже как-то не складывалось. Одни мудаки попадались.

— А на работе? Не верю, что никто не замечал такую девушку.

— Так у нас женский коллектив. Из мужчин — гендир, комдир, главбух и грузчики на складе. На производстве ещё пара механиков и разнорабочих, но им под шестьдесят. А так сватали меня, конечно, по знакомым, но там такое… Галина Павловна, главный технолог, всё мечтала пересадить сы́ночку своего со своих плеч на мои. Были и хорошие парни, не спорю. Но как-то не складывалось. С одним хорошим парнем познакомилась, а он в США уехал. Мы встретились как раз в тот момент, когда он все документы оформлял. Звал с собой, но я не рискнула на такой шаг после пары свиданий, да и работу пожалела бросать.

— Скажешь потом, как его зовут? Пошлю ему открыточку в благодарность, — Артур потёрся носом о моё плечо и обнял крепче.

— Что-то у тебя никакого сочувствия к драмам в моей личной жизни! — фыркнула я.

— Сочувствую, что с твоей мамой так вышло. В остальном — мне же лучше. Представь, если бы ты была замужняя и с тремя детьми…

— И что бы ты сделал?

— У мужа бы отбивать пришлось, к себе забирать. У нас детей очень любят, особенно девочек. Сама понимаешь, у нас же одни мальчишки рождаются. Но вообще такое редко бывает. Не знаю, как это работает, но обычно пара попадается одинокая, а если с детьми, то и к лучшему.

— Да что ты говоришь! Как удобно!

— Ага, природа мудра, — покладисто согласился он. — Ты не рассказала, чем занималась на работе.

— Мы занимаемся поставками спецодежды на разные предприятия нефтегазового сектора.

— И для этого нужна дипломированная переводчица?

— Я ввожу из-за границы различные СИЗы, без которых не может функционировать ни одно производство. Спецодежду мы шьём прямо на фабрике, а вот защитные очки, сапоги, ботинки, специальные краги и много всего другого ввозим из Германии, Великобритании и Швеции. Теперь ещё из Китая. Да и параллельный импорт теперь осваиваю. В общем, занимаюсь закупкой, растаможкой и сертификацией нужных товаров. Обычно на такой объём работы положено держать большой отдел, но мы справляемся втроём, я и две помощницы. Команду я себе подбирала довольно долго, мало кто соглашался работать под началом соплюшки на десять лет младше, но сейчас всё хорошо. Рабочий процесс отлажен, сотрудницы относятся с уважением и на возраст не смотрят.

— То есть год ты училась очно и полноценно работала?

— Да. Училась, кстати, нормально. Диплом, правда, плохо защитила. Если честно, то и на тройку там материала было с натяжкой, но мне же везёт, поэтому никто не стал мучить серую от недосыпа недостудентку: влепили тройбан и с благословением выпнули во взрослую жизнь. Дальше ты знаешь. Теперь о себе расскажи.

— А можно, я вечером по телефону расскажу? Всё равно не смогу сейчас сосредоточиться. Меня от твоего запаха ведёт, а ещё я нервничаю.

— Почему? — спросила я, проведя пальцем по рельефному плечу.

— Переживаю. Может, я чересчур настойчив? Или недостаточно настойчив? Увижу ли я тебя ещё раз, или это наша последняя встреча? Что тебе расскажут о нашем виде? Как я должен себя вести — отвоёвывать тебя с боем и везти в Россию или набраться терпения и ждать, как всё само сложится? Какая школа хуже — эта или питерская? Как поменяется твоё мнение обо мне через пару недель учёбы? Терпеть не могу бездействовать, но тут каждый шаг как по минному полю. И так плохо, и эдак ещё хуже… — Артур вздохнул и поцеловал меня в шею. — А ещё ты изумительно пахнешь, от этого мысли путаются. Лучше ещё расскажи о себе. У тебя потрясающий голос, я бы даже новости слушал, если бы их читала ты.

— А так не слушаешь?

— Нет. Читаю что-то из научных журналов, выборочно. В остальном мы скептически относимся к человеческим новостям. Ничего в них нет нового или хорошего, во все времена одно и то же — то война, то конфликт, то очковтирательство. У отца, вон, даже телевизора нет.

— У тебя большая семья? — я погладила его по лицу.

— Отец и старший брат. Но для меня вся стая — семья, поэтому да, большая.

Мы замолчали.

— Артур, а что дальше?

— Что дальше? Посмотрим.

Оборотень снова поцеловал меня, но на этот раз более настойчиво, и я поддалась, впустила его язык, позволила более откровенные ласки и сама не заметила, как начала отвечать, как руки скользнули по его плечами и шее, пальцы зарылись в плотные волосы на затылке. Я чувствовала его возбуждение, прерывистое горячее дыхание, учащённое сердцебиение и отвечала тем же. Впервые в жизни я по-настоящему хотела мужчину, буквально жаждала ощутить его обнажённой кожей, почувствовать ещё более жаркие прикосновения.

— Артур, это зов? — мне понадобилось очень много выдержки, чтобы оторваться от его губ.

— Нет, ведьмочка, иначе твои новые соплеменницы уже взяли бы нас в кольцо. Это просто твоё желание. И ты даже представить не можешь, насколько умопомрачительно оно пахнет.

Не дав мне ответить, он снова накрыл губы поцелуем, затем я почувствовала, как бретелька соскользнула с плеча. Если и была между нами какая-то преграда, то сейчас она лопнула, снесённая лавиной чувственного удовольствия. Я помогла ему освободить меня от верха платья, подставляя под поцелуи шею, ключицы и грудь.

— Артур, пожалуйста…

Сама не знала, о чём просила. Остановиться? Продолжить? Но он понимал гораздо лучше меня, его движения стали более настойчивыми, ласки более грубыми, и я окончательно потерялась в водовороте ощущений.

— Моя горячая, страстная девочка, — хрипло шептал он мне на ухо, глядя бёдра, сжимая холмики грудей, посылая по телу разряды удовольствия, — моя маленькая волчица, моя пара, моя единственная. Никогда не сомневайся во мне, в моих чувствах, в моём желании помочь. Если бы ты знала, как тяжело отпускать тебя.

— Почему ты меня отпускаешь? — я с трудом оторвалась от его губ.

— Ты должна научиться управлять своей силой. Это твоё сокровище, наследие, часть тебя. Если бы ты только знала, как сильно я хочу взять тебя, поставить свою метку, заклеймить принадлежностью.

— И почему ты не делаешь этого?

Я завороженно смотрела в его глаза, и между нами сейчас происходило что-то очень важное, что-то невыразимое словами, но ощущаемое так же чётко, как утро, как жизнь, как небо… Можно ли объяснить кому-то небо?

— Потому что я не могу