Конечно, Хромов понимает, что сон про мумию и квадратный шрам на ладони – и есть то самое событие, травмирующее его психику. Возможно, мальчик из сна и есть он. Но что произошло в тот день? Борис вдруг чётко осознаёт, что едет в Озёрный совсем не за информацией по ритуальному убийству. Ему вообще плевать на это убийство. Он едет за своим прошлым.

Свет фар вырывает из темноты щит-указатель. Девятка проезжает поворот на Волхов и устремляется дальше. Навигатор сообщает, что ехать осталось сто восемьдесят километров.

– Долго нам ехать ещё? – спрашивает проснувшийся стажёр, он оглядывается по сторонам, сквозь темноту пытается понять, где они находятся.

– Полпути, – Хромов закуривает. – Часа через два приедем.

Роман кивает и начинает рассматривать Бориса так пристально, что кажется, будто он хочет его поцеловать. Опер это замечает, сначала молчит, но не выдерживает этого гнетущего взгляда.

– Чего уставился? – полицейский поворачивается к стажёру и выдыхает ему в лицо дым.

Подопечный молчит несколько минут, затем грузно выдыхает и произносит:

– Борис Николаевич, я ни в коем случае не хочу вас обидеть, – Роман вытирает ладони о штаны. – Мне кажется, что вы циник и мизантроп. Извините.

Хромов аж поперхнулся сигаретным дымом.

– Ты совсем сдурел? – капитан выкидывает окурок в окно, и тут он понимает, что по большому счёту сопляк прав. – Ты вчера меня доставал, что я плохо выгляжу. Сейчас прицепился. Тебе-то какая разница? Через несколько недель ты исчезнешь навсегда из моей жизни, а я из твоей. На хер ты мне в душу-то лезешь?

– Я видел, как вы общаетесь с людьми, как смотрите на них. Я уверен, что вам противно общество большинства людей и моё, наверно, тоже. Но также я вижу, что в вас много больше человечности, нежели в других людях. Я вижу, как вы выполняете свою работу, и понимаю, какой вы человек, – стажёр переводит дух и продолжает: – Но я не могу понять одного: либо вы готовы прибегнуть к любым методам для достижения своих целей, либо вы просто отчаялись найти средство против несправедливости и лицемерия общества.

Капитан задумывается. С ним никто и никогда не общался на эту тему. Даже супруга, с которой он прожил долгое время, не затрагивала этот вопрос. Хромов уверен, что она видит и чувствует цинизм мужа, но, видимо, боится говорить об этом. А может, она действительно его любит таким, какой он есть. Пусть он циник и мизантроп.

– Я думаю и то, и другое, – Борис вновь закуривает. – Да, я нелюдим. Я ненавижу и презираю общество. Я испытываю ненависть к недостаткам людей и их слабостям. И это уже не изменить.

– Но ведь есть люди, которых вы любите, – стажёр ведёт себя как психотерапевт на консультации. – Ведь нельзя никого не любить.

«Только сын, – думает капитан. – Только сын».

– А за что любить людей? – резко отвечает Хромов и стряхивает пепел себе под ноги. – Я живу среди сплошного быдла, и львиная доля этого быдла – ошибки природы. В церковь свою прутся ради мощей святых, а сами готовы сожрать друг друга за тёплое место в очереди.

– Вы не верите в бога? – Роман так удивляется, будто все должны верить.

– Нет, – выкидывает окурок.

– Почему?

– А зачем верить непонятно во что? Лично мне это не нужно.

Долгое время стажёр молчит. Видимо, слова Бориса шокируют его, возможно, этот юноша впервые сталкивается с человеком, который не такой, как все. Не идёт за стадом.

Хромов надеется, что Роман отстанет от него с разговорами, но тот решил продолжать:

– Но как вы без веры живёте? Ведь у человека должна быть мораль, какая-то нравственность.

– Мои мораль и нравственность – это уголовный кодекс и воспитание, – отвечает опер. – А те, для кого эта самая нравственность заключается в вере в бога, – тупые и отвратительные людишки. Они не воруют и не убивают только потому, что боятся божьей кары! Ну не идиотизм ли? Я не ворую, потому что меня так воспитали родители.

Стажёр замолкает. Борис надеется, что Роман поймёт его мысли и примет их как истину. Однако Хромов понимает, что нельзя навязывать людям своё мнение. Но эти верующие лицемеры всё же сильно его раздражают.

Он больше не хочет говорить с Романом. Тянется к магнитоле и включает радио. Хромов специально делает громче, чтобы стажёр понял – капитан больше не собирается обсуждать личные темы.

Из хрипящих колонок вырывается сиплый голос, завывающий о тюремной романтике. Борис крутит колёсико в поиске нормальных радиостанций, но ловит только помехи. В итоге возвращается к сиплому шансонье. Пусть завывает, это лучше, чем разговаривать с юнцом, который ещё не успел вкусить все прелести сраной человеческой жизни.

По бокам шоссе из мрака вылезают двухэтажные деревянные дома, обнесённые забором. Девятка проезжает населённый пункт, но какой, Хромов не понимает, указателей он не замечает. Или их просто нет. Какая-то деревушка, сквозь которую нагло проложили асфальтовую дорогу. Капитан смотрит на экран смартфона. Только что девятка проехала деревню Шамокша. Впереди город Лодейное Поле. Свет не горит ни в одном доме, создаётся впечатление, что деревня пуста. Но уже через мгновение она остаётся далеко позади.

Сиплый заканчивает петь, и теперь завывает женщина о том, что она рождена в тюрьме. Какая же херня. Есть стереотип, что каждый полицейский слушает тюремный шансон. Враньё. Борис терпеть не может это дерьмо.

Радует, что ехать осталось всего восемьдесят пять километров. Трасса уходит вправо. Хромов видит на экране смартфона, как красная стрелочка огибает Лодейное Поле. Дорожный трафик в этом месте увеличивается, даже ночью полно машин, но, минуя город, Борис замечает, что их снова становится мало. Тут капитан разгоняет девятку до предельных ста двадцати километров в час и минут через сорок подъезжает к городу Подпорожье. Последний крупный населённый пункт на их пути. Девятка пролетает через весь город по главной улице. Затем преодолевает мост через реку Свирь.

Стажёр всё это время молчит. Обижается?

За рекой трасса превращается в узкую дорогу. И ещё минут сорок Борис и Роман трясутся в дребезжащей девятке. Затем Хромов сворачивает на просёлочную дорогу и минут через десять оказывается в садовом товариществе Яковлевское.

Девятка медленно ползёт по узкой улочке. Вокруг ни единого человека. Ощущение, что вокруг всё умерло. Дачные домики практически незаметны. Капитан ведёт машину по дороге, заросшей травой, ветки деревьев бьют по стёклам. Стажёр держится за ручку безопасности над дверцей.

Вдруг девятка цепляется за что-то днищем и замирает. Хромов жмёт на газ, но автомобиль не двигается с места, только неистово ревёт. Борис решает не мучить автомобиль и глушит двигатель.

– Приехали, – говорит он и выходит из машины.

Загородные звуки обрушиваются на капитана. Стрёкот зелёного кузнечика, лай собаки, который подхватывают другие псы, и начинается собачья какофония. Загородные звуки совсем не похожи на городские. Тут, в кромешной темноте, вдалеке от крупных городов, любой шорох в траве превращается в дьявольский рокот. В мегаполисах таких звуков нет. И это пугает Бориса. Ему кажется, что он один, хоть стажёр и стоит рядом.