— Почему бы и нет?

Он прав. Я не понимаю.

— Потому что, — ворчит он и, сделав глубокий вдох, выдыхает.  — Оно живёт во мне, это существо, которым она прокляла меня быть. Я не могу притворяться, что его там нет. И это единственный способ, который я нашёл, чтобы контролировать его.

Таддеус

Я не знаю, что ещё сказать. Объяснять бессмысленно. Она должна убедиться в этом сама. Поэтому решаю сменить тему разговора.

— Какие у тебя планы на будущее? Ты всё ещё работаешь над своей степенью?

Арабелль ёрзает  на стуле.

— Мне пришлось бросить онлайн-курсы. Временно. Пока я не смогу заработать на обучение.

— По какому направлению?

— Английский язык и литература.

Я киваю.

— Таким образом, ты стремишься стать писателем.

Арабелль пристально смотрит на меня, и я вздрагиваю  от её пронзительного взгляда.

— Я знаю, что это глупо. В писательском ремесле по большому счёту реальных денег нет. Это дело для души.

Знаю, что она права. Большинству писателей приходилось работать на других работах, чтобы оплачивать счета, но были и такие, кому удавалось воплотить свои мечты в жизнь.

— Если это то, что ты любишь делать, ты это сделаешь,— я  накрываю её  руку своей. — И добьёшься успеха.

— Спасибо.

Мы продолжаем работать над головоломкой, пока солнце не начинает заходить за горизонт.

Я, склонив голову набок, прислушиваюсь.

— Дети начинают ходить собирать угощения. Мне лучше уйти.

Арабелль хмурится. 

— Но почему? Они не заходят внутрь. Кроме того, сегодня Хэллоуин. Какая разница, если кто-то увидит тебя?

Я указываю  на шрамы на своём лице.

— Это не похоже на маску или грим для Хэллоуина.

В дверь звонят и она, поднявшись, проходит мимо меня.

— А по мне так очень даже похоже, — улыбается она.

Арабелль достаёт из буфета вазочку с конфетами и подходит к двери, чтобы раздать их детям.

Я же подвигаю свой стул так, чтобы меня было не видно из дверного проёма.

Раздав угощение, Арабелль возвращается. Мы вновь принимаемся за работу над головоломкой, и я не сдержавшись, задаю ей вопросы, желая как можно больше о ней узнать.  

Арабелль рассказывает, как в детстве любила играть в софтбол и как она «проглатывала» около четырёх книг в месяц. Свою первую библиотечную карточку она получила, когда ей было пять лет. Она хотела иметь свою собственную, а не пользоваться карточкой отца.

Её мать ушла, когда ей было семь. Арабелль сказала, что это не имеет значения, но я видел, она сдерживается и не говорит, что на самом деле чувствует. Возможно, она ещё просто не готова говорить об этом.

Несколько раз она выходит раздать угощение детям, пока у неё не заканчиваются конфеты.

Тогда она выключает в прихожей свет и присаживается  обратно за стол.

Мы довольно далеко продвинулись в решении головоломки, но, скорее всего, потребуется ещё три или четыре сеанса, чтобы собрать её полностью.

Арабелль вертит в руках кусочек головоломки, не спеша ставить её на место.

— Ты сегодня куда-нибудь пойдёшь?

Я понимаю, что девушка имеет в виду. Она хочет знать, будет ли завтра у меня  ещё одна травма. Сглотнув, смотрю ей в глаза.

— Да.

На её лице отражаются  разные эмоций, и Арабелль опускает глаза.

— Будь… осторожен.

Не хочу ей говорить, что мои вылазки почти всегда опасны. Нет желания пугать её, но ей нужно знать, почему для нас обоих будет лучше, если мы разорвём все связи.

— Я постараюсь. 

Грусть омрачает лицо Арабелль. И я вместо того чтобы уйти, предлагаю ей посмотреть фильм.

Настроение Арабелль меняется и она, улыбнувшись, соглашается.

Мы устраиваемся на диване и выбираем  фильм «Кошмар перед Рождеством».

Но уже через две минуты после начала фильма я жалею, что сел так близко к ней. Аромат Арабелль окутывает меня и мне хочется  прижать её к себе и поцеловать.

Чёрт. Отвернувшись, пытаюсь дышать нормально. Я никогда не смогу поцеловать её. И от этого становится ещё тяжелее.

На середине фильма моё внимание привлекает знакомый медный запах крови. Я, склонив голову набок, прислушиваюсь.

— Мне нужно идти, — встаю я.

— Но почему? Что происходит?

— На улице потасовка. Кто-то пострадал, — я услышал скандал в пьяной компании, который начался ещё в квартале отсюда, но подумал, что всё обойдётся. — Оставайся дома, — приказываю я, прежде чем выйти в тёмную ночь.

***

Арабелль

Тревога охватывает меня, и я застываю на месте. Предупреждение Таддеуса эхом раздаётся в голове. А потом я слышу их. Мне не нужен суперслух, чтобы понять — это Гевин и его тупые дружки-головорезы. Я подбегаю к окну и, выглянув в него, сразу же замечаю Гевина на лужайке перед домом. Он одет в  костюм викинга, и размахивая мечом, что-то кричит. В нескольких шагах от него лежит человек.

Пьяные дружки Гевина на заплетающихся ногах бросаются врассыпную. Гевин же бросив меч, тоже «спешит» за дружками.

Человек на земле не двигается, и я не могу сказать, насколько сильно он пострадал. Таддеуса не видно, но уверена, что он там, просто затаился и ждёт, когда эти пьяные выродки скроются.

Я больше не вижу дружков Гевина. А он сам настолько пьян, что падает на колени и… отключается в метрах пятнадцати от пострадавшего.

Тогда и появляется тёмная фигура, которая  скользнув к пострадавшему, склоняется над ним, возможно, оценивая его рану. Я выключаю свет в гостиной, чтобы лучше видеть. Несколько минут Таддеус стоит рядом с пострадавшим, а потом исчезает.

Я жду, затаив дыхание. Он ведь вернётся, да? Ему будет больно. Конечно же, он не сядет на мотоцикл и не помчится прочь.

Я жду, считая секунды, пока входная дверь не открывается и в прихожую проскальзывает Таддеус, сгорбившись.

— Что случилось? Где он был ранен? — моё сердце бешено колотится в груди. Я не вижу в темноте, где теперь ранен Таддеус, только замечаю, как он медленно оседает на пол.  

— Пьяный парень ударил его мечом в живот, — хрипит он.

Я не даю Таддеусу упасть и, подхватив его, помогаю добраться до дивана. 

Расстёгиваю его куртку и, включив настольную лампу, принимаюсь осматривать Таддеуса. Его футболка в крови и я приподнимаю её. На его животе порез, достаточно глубокий и сильно кровоточащий.