Ольга глянула на него в упор уже без всякого дружелюбия:

– А вы не боитесь, что князь вас по сучьям развесит, неприбегая к полицейской помощи?

– Чтобы повесить, барышня, надо сначалаизловить, – без всякой видимой злобы сказал Бес. – А это у княжескихегерей что-то неуклюже получается…

Вокруг захохотали. Бес, держа свою табакерку в сложеннойковшиком ладони, поглаживал ее пальцами другой руки так любовно, прямо-такизавороженно, что Ольга поневоле начинала верить россказням.

– Да и то сказать, – продолжал он с деланнымбезразличием. – Повесят нас, если, конечно, повесят, когда-нибудь потом… авы, барышня, пока что у нас гостевать изволите, а не в княжеской усадьбеблеманже кушаете… Вы уж этого не забывайте, будьте так добры…

– Что вам нужно?

– Вот тут некоторые только что говорили насчет ножикови печенок, – сказал Бес с таким видом, словно удручен был несдержанностьюсвоих людей. – Откровенно говоря, Ольга Ивановна, вас бы и впрямь не грехножичком пощекотать за Феденьку-сокола, коего вы вчера застрелили. Лихой былмалый и пользу приносил большую, я уж было даже собирался сделать его есауломпри своей персоне…

– Ага, – сказала Ольга. – В атамана играете?Во взаправдашнего…

– Ольга Ивановна… – помрачнел Бес. – Вы ужменя не гневите, не время сейчас изображать сердитую барыню, ох, не время. Да икакая из вас барыня? Мы ж не темные какие, многое слышали. Вы нашему князиньке,дай ему Бог здоровья, не более чем воспитанница без роду и племени…

– И потому он, полагаете, ваше поведение одобрит?

– Вовсе я так не полагаю, – серьезно сказалБес. – Это я так… чтоб вы не корчили из себя ее сиятельство княгинюПерекудыщенскую… А знаете, что я полагаю? Что князь Вязинский вас, хоть вы инепонятного рода-племени и неизвестно, из каких будете, любит и обожает почтикак родную дочку. А это, я вам скажу, славно… Ах, как славно…

– Что вы имеете в виду?

Вплотную приблизившись к Ольге, Бес взял ее под локоток итихо, задушевно сообщил:

– Знаете, Ольга Ивановна, хоть я сам и сугубо русскийчеловек, православный христианин, а все ж не на шутку меня удручает нашаотсталость от культурных Европ… Не умеем мы по-европейски дела проворачивать.Все одно: напрыгнули из кустов на большой дороге, Деньги отобрали,кольца-сережки обснимали – и дай бог ноги. А Европы – оне просвещенные, в томчисле и в благородном разбойном ремесле. О чем у меня есть самые доподлинныеизвестия, из первых уст. Свел я как-то знакомство с одним душевным старичком,надо вам знать. Теперь-то он уже умер, но порассказать успел много. Ходил этотдедушка – еще не будучи дедушкой – в итальянский поход с генералиссимусомСуворовым, царствие обоим небесное. И как-то, насмотревшись на тамошниекрасоты, взял да и сбежал из солдат куда глаза глядят. И прижился, знаете ли –итальянское наречие освоил, работенку себе нашел. А работенка у него быланехитрая: прибился к разбойничкам, что шалят в итальянском городе Риме и егоокрестностях – в Италии этой, будьте уверены, с разбойничками обстоит ещепочище, чем в нашем богоспасаемом Отечестве: так и кишат… Ну, потом знакомецмой, будучи наделен практическим умом, рассудил, что от столь предосудительногоремесла следует отшатнуться вовремя. Завязал в узелок нажитое, выправил доподлинныйитальянский паспорт и в Россию уже вернулся заправским итальянцем – мало ли унас на жительстве пришлого народу? Вот и порассказал про итальянские обычаи.Право слово, Евро-опа! Есть чему поучиться, очень даже…

– Куда вы клоните?

– А клоню я туда, что касаемо вас, драгоценная барышня,мы и применим европейскую, то бишь римскую ухватку. Увезем вас сейчас в тихоеместечко, где вас ни одна собака не сыщет, раздобудем перо с бумагой, инапишете вы его сиятельству, генералу князю Вязинскому, проникновенноеписьмишко, где подробно обрисуете свое незавидное положение. И душевно егопопросите завязать в узелочек этак пару тысчонок золотом да положить вуказанное место – если хочет вас видеть живой, целехонькой во всех смыслах…Натуральная Европа-с! Чистейшей воды город Рим, где такие ухватки в большомходу. Вот вам и весь сказ…

– Не дождетесь от меня такого письма, – сказалаОльга.

Быть может, и следовало, мнимо соглашаясь, выждатьдальнейшего развития событий, благоприятного повода для бегства? Нет, чересчур рискованно:могут утащить в такое место, откуда ни за что не вырвешься… В голове у неепонемногу складывался план: выхватить кухенрейтер из-за пояса Беса, а заодно ипистолет у того, что торчит справа, шарахнуть из обоих на кого Бог положит – ипосмотреть, кто бегает быстрее. План был рискованный донельзя, но другогопопросту не приходило в голову…

– Ольга Ивановна! – воскликнул Бес сукоризной. – Мы ж, можно так сказать со всей уверенностью, при исполнениислужебных обязанностей находимся, а значит, излишнюю доброту проявлять не след.Какая тут доброта, когда пара тысяч золотом маячит? Мы ж вас можем и старательнопопросить исполнить нашу скромную просьбицу, так что непременно напишете,криком изойдете, прося, чтобы вам побыстрее перышко дали и чернильницу придвинули…Вы уж нас не заставляйте поступать не по-христиански…

– Князь с вами после такого тоже может непо-христиански поступить.

– Эх, Ольга Ивановна… Мы все равно в скорости из этихмест двинемся в края поблагодатнее. Да и не взять нас княжеским псам, чтодвуногим, что мохнатым.

Он зажал в кулаке табакерку, поднес ее к правому уху и,наклонив голову, блаженно улыбаясь, вслушивался с таким видом, словно всепересуды были правдой и внутри в самом деле сидел некто, способный говоритьчленораздельно. Разбойники взирали на него с суеверным ужасом и искреннимпочтением.

Не было времени гадать, правда ли то, что болтают, или Бесстарательно ломает комедию для всех сразу. Момент был самый удобный, другогомогло и не представиться…

Ольга двигалась быстро и решительно, не сделав ни одноголишнего движения, заранее зная каждый свой шаг, каждое действие. Миг – и в ееруке оказалась деревянная, покрытая мелкой насечкой рукоять кухенрейтера, ибольшой палец с усилием взвел курок на два щелчка. Одновременно она выдернуланамеченный пистолет у того самого разбойничка, повернулась, держа пальцы наспусковых крючках, надавила…

Словно дымчатое стекло возникло меж ней и Бесом – и обепули, она отчетливо видела, с визгом от него отразившись, ушли в небо. Как онамогла ухитриться заметить полет пуль, непонятно, но ведь видела – вот они, скребнувпо этой полупрозрачной преграде, вертикально взмывают вверх двумя чернымипродолговатыми жуками, вот тает странная преграда…

Несколько рук грубо ее сграбастали, выкрутили из пальцеворужие так ожесточенно, что Ольга вскрикнула от боли.

Бес торжествующе скалился, маяча у нее перед лицом эмалевойтабакеркой, словно расшалившийся ребенок. Разбойники, сгрудившиеся вокруг,выглядели пришибленными и были бледны, как полотно.