– Аккуратнее следует, барышня, – сказал Сильвестрс явным недовольством. – Говорил я вам уже, что в здешних местахнеспокойно…

– Я вам так благодарна… – промямлила Ольга, не всилах подыскать слов.

– Обойдусь…

Ольга присмотрелась. Мельник выглядел, полное впечатление,нездоровым: на лбу обильные бисеринки пота, лицо пожелтело и скулы заострились,уголок рта дергается то ли в нервном тике, то ли в приступе боли. Положительнос ним было что-то не так, вчера выглядел не в пример бодрее, а сейчас – краше вгроб кладут…

– Вам… нездоровится? – тихо спросила Ольга. –Не позвать ли нашего…

– Обойдусь, – повторил Сильвестр, и его лицо вновьперекосилось в определенно болезненной гримасе. – Съел что-то, грибскверный попался. Езжайте-ка, барышня, в имение и впредь будьте осторожнее…

Ольга растерянно кивнула, чувствуя, как ее прошибает крупнаядрожь. Сказала упрямо:

– Нет, вы и точно захворали. У князя прекрасный врач,господин Гааке… Если необходимо…

– Пройдет, – отрезал мельник. – Не годитсяиз-за пустяка тревожить ученого немца. Немцы в наших мужичьих хворяхразбираются плохо, мы уж как-нибудь сами…

Ольга посмотрела на него с сомнением, но настаивать неотважилась – пронзительный взгляд мельника ее прямо-таки отталкивал.Отвернувшись, превозмогая дрожь в руках, она принялась поправлять седло,кое-как затянула подпругу, перекинула поводья на шею Абрека. Обернулась.Сильвестр стоял на том же месте, в паре шагов от нее.

– Езжайте, барышня, – сказал оннепреклонно. – Ни к чему мне ваш ученый немец. Отлежусь…

Он величественно кивнул, собрался было уйти, но вдруг резкообернулся и, глядя в упор, громко осведомился:

– Турок, говоришь? Н-ну…

Прозвучало это скорее весело, чем грозно, и Ольга отметила,что лицо у Сильвестра стало отрешенным и словно бы добрым, а взгляд утратилпрежнюю колючесть.

Потом он повернулся и размеренным шагом ушел в чащобу стаким видом, словно был несокрушимым и вечным. Ничуть не походила его бодраяпоступь на походку больного человека. Ольга какое-то время смотрела ему вслед,не в силах разобраться в своих хаотично мелькавших мыслях и чувствах, потом,бросив опасливый взгляд в ту сторону, куда убежали разбойники, вскочила на коняи дала ему шенкеля.

Проскакав версты три, она увидела на лугу идущую шагом своругончих, четырех конных доезжачих и облегченно вздохнула.

Две большие дорожные кареты, запряженные шестеркой лошадейкаждая, остановились у парадной лестницы, и все пришло в движение. КнязьВязинский выступил вперед, раскинув руки, и на его серьезном, значительном лицепоявилась неподдельная улыбка самого что ни на есть непритворного радушия. Заего спиной остановились Татьяна с Ольгой, а также персоны помельче: домашнийврач, ученый немец Гааке, парочка окрестных помещиков, приехавших к обеду,Бригадирша. Позади всех скромно помещался петербургский визитер, совсем молодойуниверситетский адъюнкт-профессор со смешной малороссийской фамилией Нагнибеда.К князю он прибыл с рекомендательным письмом с просьбой позволить поработать вбиблиотеке над какими-то старинными фолиантами – на что князь согласие дал поизвечной доброте. Положение Нагнибеды и правда в данный момент представлялосьнесколько двусмысленным – с одной стороны, несомненный городской барич, сдругой – вроде бы и не гость, поскольку никем не зван. А потому сам он чуточкутушевался, хотя обращение с ним в имении было самое дружелюбное…

Первым из передней кареты проворно, словно юноша, спрыгнулкамергер Вязинский – в простом синем фраке, без лент и звезд (хотя имел таковыхцелых три). Князь кинулся к нему навстречу, они обнялись, отстранили другдруга, разглядывая с приятными улыбками, снова обнялись, расцеловалисьтроекратно. Если судить с чисто женской точки зрения, следовало признать, чтокамергер, будучи всего тремя годами моложе брата, выглядит все же не в примеравантажнее – ни единого седого волоса в темной шевелюре (а генерал поседелсовершенно, пусть даже его седины благородны и красивы), ни единой морщинки (впротивоположность князю), одним словом, ни за что ему не дашь его лет: осанист,быстр в движениях и, надо отдать ему должное, чертовски привлекателен. Простоудивительно было, отчего у Ольги не лежит к нему душа…

Дворня, в значительном количестве толпившаяся напочтительном отдалении, наблюдая встречу братьев, расцвела умильнейшимиулыбками, большей частью притворными, но изображенными с несомненным актерскиммастерством: ну, на то она и дворня, чтобы мастерски лицедействовать…

– Племянница! – воскликнул камергер, картинно разбросавруки. – Нет-нет-нет, я теперь тебя даже в щечку по-родственному целоватьне рискну: совсем взрослая, само совершенство… Андрюша, ты, право, сатрап.Держать взаперти, вдали от Петербурга, двух столь пленительных граций,способных стать украшением даже дворцового бала… Пора в столицу, пора, что-тоты засиделся в глуши, того и гляди, шерстью обрастешь и начнешь по-медвежьирявкать! Через две недели, между прочим, как раз и состоится дворцовый бал вчесть летних маневров, и следовало бы тебе подумать заранее, самое времяначинать заказывать платья и прочее… Оленька, вы ли это? – ондемонстративно отпрянул, прикрыв глаза ладонью. – Полгода мы с вами невиделись, и этот срок добавил заключительные штрихи к картине несказанногосовершенства… Нет, в Петербург, в Петербург!

Он держался, разумеется, как светский человек, но в еговзгляде Ольга без труда читала весёлые, дерзкие мужские желания – но смущатьсяи не подумала, с какой стати?

Камергер сделал еще шаг.

– Устинья Павловна, нижайший поклон! Рад видеть вас вдобром здравии, что, надеюсь, буду повторять еще лет сорок…

– И вам того же, голубчик, – церемонно ответилаБригадирша.

– Господин Гааке, рад вас видеть! Судя по цветущемувиду тех, кто, не дай бог, может стать вашим пациентом, вы свои обязанностинесете исправно. Хороший врач – не тот, кто лечит мастерски, а тот, кто хворобне допускает на десять верст вокруг…

– О да, герр камергер, о да, – чинно раскланялсякругленький немец. – Делаю все, что в силах моих и медицины…

Камергер улыбался, рассыпал комплименты и шутки, причемвидно было, что делает это он совершенно искренне, в силу веселости души. Все,кто на него смотрел, невольно ощущали подъем духа. Милейший человек, душаобщества… отчего же его присутствие на Ольгу буквально давило? Не в откровенныхже взглядах причина, когда это они девушек раздражали?

Приехавшие с камергером терпеливо дожидались в сторонке,всем своим видом показывая, что они люди воспитанные и ни за что не станутсвоей торопливостью нарушать ритуал чисто семейной встречи. Их было четверо.Ольга знала только одного – генерала Друбецкого, мало изменившегося за тот год,что она его не видела: еще один картинно-величественный старый вояка сблагородными сединами и решительным лицом итальянского кондотьерри. Остальные…