Министр культуры растерянно хлопал глазами. Он вышел изпоэтов, вряд ли умел считать до десяти, а сейчас, судя по его лицу, был уверен,что генерал-президент кукукнулся. Коган быстро посмотрел на Коломийца, перевелнепонимающий взор на Кречета:

– Ну, вы даете, Платон Тарасович!.. Того и глядибрякнете, что Земля... того...вокруг Солнца, а я ж вижу, что всходит навостоке, а опускается за край земли на западе!..

Кречет скупо усмехнулся, кто-то подхихикнул угождающе,обстановка снова разрядилась. Стаканы звякали, половина бутылок уже опустела.Чувствовалось, что у многих появляется желание поставить их под стол по странновыработанной у русского человека привычке.

Забайкалов покряхтел, подвигался, привлекая к себе внимание,и когда все взоры были прикованы к нему, проговорил с расстановкой:

– Господин президент, пора определиться с зарубежнымипоездками. Хотя бы ориентировочно.

Кречет отмахнулся:

– Пока не до поездок.

– Надо, – произнес Забайкалов медленно, едва ли непо складам.

– Что вы давите? – огрызнулся Кречет. – Встране такое творится!.. Сначала надо разгрести здесь. Поездки – потом.

– Но что отвечать?.. Послы берут меня за горло.

Кречет сказал зло, желваки вздулись, как рифленые кастеты:

– Ответь, что мы сосредотачиваемся.

Забайкалов усмехнулся, в прищуренных заплывших глазахпромелькнула веселая искорка.

– Неплохо.

– Что-то не так? – насторожился Кречет.

– Европейские послы хорошо знают эту фразу. Когда князяГорчакова, одного из моих предшественников, спрашивали, почему Россия пересталаучаствовать в международных делах, он ответил коротко: «Россиясосредотачивается». Это прозвучало загадочно, грозно и... пугающе. Вы об этомзнали?.. Нет?.. Тем интереснее.

С хмурого лица Кречета на миг соскользнула тень:

– Россия после того позорного поражения все же очнуласьот спячки! Начала барахтаться, сделала рывок... и вернула себе и Севастополь, ивесь Крым. И даже взяла много больше, чем потеряла. К тому времени мы нарастилитакие мускулы, что ее вчерашние победители: Франция, Англия, Турция и ещекакая-то мелочь – и не пикнули. Нам бы сейчас так сосредоточиться!

– Ну, дипломатические ноты были, – поправилЗабайкалов, – но уж так пикали, для порядка. Хорошо, так и отвечу, ПлатонТарасович. Это в самом деле хороший ответ.

– Он верный, – возразил Кречет, – а не простоудачный. Сруль Израилевич, что у нас с финансами? На нуле?

Коган сказал осторожно:

– Если бы на нуле, даже я бы не прочь военногопарада... А так, в глубоком минусе. Внешний долг – сто тридцать миллиардовдолларов. Но вообще-то западные страны могут дать кредит...

– Ну-ну?

– Понятно, на известных условиях...

Кречет нетерпеливо бросил:

– Это ясно даже генералу. Все охотнее дают друг другуна водку, чем на хлеб. Так называемые целевые кредиты. Но, как я вижу по вам,Сруль Израилевич, кредиты готовы дать на таких условиях, что даже вам брать нехочется.

Коган с независимым видом пожал плечами:

– Я бы взял. Не мне же целовать американскогопрезидента в зад!

– Ага, понятно.

Он шумно засопел, лицо налилось багровым. Коган пояснилневинно:

– Всегда так было. Целовать в зад – обязательноеусловие получения кредитов. По крайней мере, на Западе. У племени мамбо-юмбоеще не просили, их условия не знаем. Вон прошлому президенту пришлось целоватьзадницы всем членам Совета Европы. Правда, иногда удается подсунуть вместо себянашего канцлера...

Краснохарев насупился, засопел, отвернулся. Буркнул в стол:

– У вас чересчур образный язык для министра финансов.Вам бы, Сруль Израилевич, в газетчики.

– Да что там, – отмахнулся Коган беспечно, –со слабыми нигде не считаются. Как мы ни протестуем против расширения НАТО, ночто им наше слабое вяканье?.. Деньги-то, стоя на коленях, у них просим?

– А что, просить лежа? Может, им наша власть ненравится? Все-таки у нас не их болтократия, а, так сказать, просвещенныйавторитаризм.

– Просвещенный... – повторил Коган снедоумением, – авто... авто... я знал со школьной скамьи просвещенныйабсолютизм... не то Людовика какого-то, не то Луи...

– Мало вас в школе пороли, – буркнулКречет. – Это вам не финансы! Так никто и не дает?

– Никто, – ответил Коган. – Запад вас боится.

Кречет поморщился:

– Черт... стоило ли позволять еврею пролезть вминистры, если не может выпросить денег у западных жидов?

– Мне бы дали, – сообщил Коган, – стоит мнехоть на часок сесть в президентское кресло...

Он плотоядно потер ладони, мол, за часок его правления отРуси останется мокрое место, а Кречет хмуро буркнул:

– Шиш тебе, Сруль Израилевич! Потом вас и динамитом несвергнуть... понятно, весь кагал притащите. Пора и русскому посидеть на русскомтроне. А то либо монгол, либо грузин, либо хохол хохла тащит... А уж жидовсреди них еще больше. Так что придется искать другие пути, без жидов икоммунистов.

– И комиссаров, – дополнил Коган.

– Вот-вот. Без жидов, коммунистов и комиссаров. Хотя иот них не отказываемся, мы без дискриминации.

В кабинете нарастал легкий шум. Министры двигалисьсвободнее, кто-то решился наполнить стакан водой, кто-то вовсе осмелился налитьсока. Грубоватую манеру президента наконец уловили, примерились, теперьстарательно подстраиваются под грубовато-мужественный стиль, когда надоработать четко, бесцеремонно, с мужскими шуточками и подковырками.

Сказбуш, глава ФСБ, высокий подтянутый мужчина в штатском,от которого кадровым военным несло сильнее, чем от ста министров обороны,сказал, тщательно выговаривая слова:

– В моей ведомстве хватает дел, но навесили еще иборьбу с преступностью, как будто у нас нет милиции... Ладно, не отказываемся,помогаем! Но как бороться, если у меня связаны руки?.. Если бандит расстреляеттолпу миллионеров на глазах свидетелей, то и тогда его адвокаты умеютдобиваться освобождения прямо в зале суда, но если мой работник, отбиваясь отбандитов, ранит хоть одного, то его по судам затаскают, опозорят и его, иучасток, и все наше ведомство!

Кречет взглянул в упор:

– Разберемся.

– Это я слышу давно, – вздохнул министр.

– Я обещал покончить с преступностью, я покончу, –бросил Кречет. – Попрошу после этого совещания задержаться. У меня ужеесть кое-какие идеи.

Я видел, как на министра поглядывают с завистью. По крайнеймере его отстранять немедленно не собираются. Да и сам Сказбуш заметноприободрился, расправил плечи, стал выше, оглядел всех за столом так, словноуже воспарил, а эту мелочь с высоты щедро побрызгивает жидким пометом.