Не сразу по голове стукнуло: а кому нужен министр обороны,который знает поэзию, декламирует Гумилева и Киплинга, наизусть знает всегоСимонова? Такой, того гляди, от поэзии еще и к политике перейдет.

Я сидел смирно, хотя должен был либо распластаться отпочтения, как-никак одни правители, либо повизгивать от восторга, чтоудостоился. Но я помнил, что правителей забывают, а помнят творцов, я себя безложной скромности относил к творцам. К тому же эти вершители судеб выглядят какпобитые собаки.

Вошел высокий мужчина, плотно сбитый, моложавый, еще негрузный, в котором я к великому изумлению узнал Усачева. Главный разорительстраны, как его называли, самый ненавидимый простым народом, он был мишенью длявсех кандидатов хоть в президенты, хоть в губернаторы, хоть в секретарисельсовета, всякий обещал, что, придя к власти, обязательно разделается с этиммерзавцем.

Сейчас он, как и Краснохарев, держался с подчеркнутойнезависимостью. В команде президента не быть, ясно, а что миллионы долларов насчетах в швейцарских банках... что ж, швейцары тайны хранить умеют.

Он расстегнул воротник, ослабил галстук. Я, напротив,ежился. За стеклами ветерок погнал облако пыли, в синем небе уже повисло непо-весеннему знойное солнце, но здесь прохладно, воздух чист и свеж, какпоцелуй ребенка, так сказал бы Тургенев, но теперь от ребенка пахнет такойжуткой смесью импортных шампуней, мыла с добавками, лосьонами и кремами, чточистота и свежесть какие-то не совсем натуральные.

Вслед за Усачевым ослабил галстук и Краснохарев, норасстегнуть рубашку не посмел: чиновник до кончика ногтей. Я демонстративнорасстегнул рубашку чуть ли не до пояса, подвернул рукава до самых плеч. Непотому, что жарко, просто захотелось по-детски как-то утвердится, показать еслине интеллектуальную мощь, то хотя бы независимость, это проще.

Приемная постепенно заполнялась людом. Все как одиноткормленные, огромные, неповоротливые, как носороги, хотя это я зря оносорогах, те как раз быстрые звери, а эти слова лишнего не скажут, чтобыдесять раз не прокатать в голове со всех сторон: не ляпнуть бы что такое, чтотут же подхватит подлая рать газетчиков, имиджу урон...

Разве что Коган, министр финансов не так грузен, но и ондвигается, словно плавает в плотной воде, а когда поворачивается, то заранеенадевает довольную улыбку: вдруг да какая тварь с фотоаппаратом заснимет угрюмуюрожу, это же падение акций на всех мировых биржах!

Последним явился Забайкалов, министр иностранных дел.Грузный и очень медленный в движениях и словах, чем-то похожий на старогофилина, глаза заплывшие, словно от постоянных пьянок, но мозг, как я чувствовал,работает со скоростью графической станции. Это настоящий политик, при нарочитозамедленной речи успевает продумать сотни вариантов ответов на вопросы,выбирает безошибочно лучший.

* * *

Постепенно народу набралось больше, чем стульев. Трое делаливид, что рассматривают картины на стенах. Я украдкой посматривал насобравшихся. Некоторых знал по фото в газетах, слышал интервью по телевидению.Все держатся настороженно, поглядывают друг на друга искоса, украдкой, еще незная расстановку сил, не желая связывать себя никакими нитями.

У Краснохарева вид все несчастнее. Если многие изсобравшихся активно участвовали в выборах против Кречета, то он и вовсебаллотировался на пост президента...

На том конце приемной, как раз напротив меня, сидел Яузов.От его красной, будто натертой кирпичом, рожи несло откровенной неприязнью ковсем штатским, что бесцельно слоняются по комнате, вместо того, чтобымаршировать, и особенно ко мне, единственному, кто явился не в костюме игалстуке, а в джинсе. Пусть чистой и аккуратной, но все же...

Плевать, ответил я ему взглядом. Я сюда не напрашивался.Если меня вышибут, вернусь к своей научной работе. А если вышибут тебя...

Он грозно хрюкнул, мясистое лицо налилось темной кровью так,что едва не брызгала из всех пор. Водянистые глаза уставились на дверькабинета.

На столе Маринки звякнуло. Судя по бликам на ее лице, надисплее сменилось изображение. Она вскинула глаза на всех разом, никого невыделяя:

– Господин президент просит вас в кабинет.

Даже голос ее был ровным, бесцветным, подчеркнутонейтральным. Заскрипели стулья, министры поднимались тяжело, приемнаянаполнилась хрустом коленных суставов, хриплым дыханием.

Перед дверью наступила понятная минута замешательства, но влюбой группе всегда находится лидер, Яузов грузно направился к двери.Остальные, как гуси на водопой, потянулись следом, сталкиваясь и застревая вузком проходе. Дивясь собственной смелости, я поднял руку, стукнул по крючку.Вторая створка распахнулась, хотя по эту сторону уже оставался я один.

Мне показалось, что Кречет слегка улыбнулся. Собравшиесясмотрели на него выжидательно. Он сделал широкий жест:

– Прошу садиться.

Все сели, стараясь не смотреть друг на друга. Настоящиеполитики. Когда неизвестно, кто останется, а кого вышибут, опасно даже взглядомвыказать расположение или даже узнавание друг друга.

Кречет прошелся по кабинету. Яузов дергался, порываясьвскочить, не мог сидеть в присутствии президента, что по конституции являлся иглавнокомандующим. Остальные сидели чинно, преданно смотрели в грозное лицогенерала, который стал президентом.

Кречет оглядел всех исподлобья. Чему-то хмыкнул, незаговорил, а почти прорычал:

– Итак, позвольте представиться: президент Кречет.Платон Тарасович. Зачем я вас пригласил?.. Дело в том, что в администрациипрезидента, как и в правительстве, были люди, которые служили своему карману,таких везде большинство, находились такие, что служили президенту, а были итакие, которые служили Отечеству. Если не всем нравится это определение, вонКогана перекосило, тогда скажем – стране, народу, человечеству, цивилизации.Челядь мне ни к чему, сам себе шнурки завязываю, так что в этой комнате прошуостаться тех, кто будет работать так, что пар пойдет из задницы.

Никто не шелохнулся, не произнес ни слова, но я ощутилнечто, что прокатилось по кабинету и осталось. Кречет прошелся по кабинетувдоль карты, я мгновенно вообразил его с трубкой в руке, одел в китель идорисовал усы.

Он бросил на меня быстрый цепкий взгляд, уловил мою едвазаметную усмешку. Министры начали переглядываться.

– Итак, – проговорил Кречет все тем же неприятнымголосом, – как видите, я не привел своей команды. У меня ее просто нет.Победил я, опираясь на волю народа, а не на умело спланированную предвыборнуюкампанию, которую провели мои помощники... и которые станут правительством. Яготов работать с вами. Конечно, с теми, чьи предложения покажутся дельными.

Среди собравшихся пронесся едва слышный шумок. Никто недвинул и мускулом, это был шумок от бешено работающих мозгов, когда каждыйстарается уловить, что хочет услышать всесильный генерал, и тут же подать емуна блюдечке с голубой каемочкой.