без двадцати девять, ей навстречу попадался юный, моложе ее, лейтенант — краснощекий, курносый, в новенькой офицерской форме, при встрече оба отводили глаза в сторону, хотя и она и лейтенант (Лена была уверена в этом) не могли не замечать друг друга; и то, что они  д е л а л и  в и д, будто друг друга не замечают, еще больше подчеркивало их невольный сговор.

Лена посмотрела на часы — было тридцать пять минут девятого — и решилась на невинную хитрость: замедлила шаг, иначе она разминется с ним, а именно сегодня ей хотелось, чтобы сбывались все ее желания. Она всегда любила этот утренний час, даже зимой любила, когда сумрачно, сыро, но впереди ее ждали ярко освещенные окна института, кульман, остро отточенные карандаши; а летом, если день был солнечный, свежий, деревья отбрасывали на асфальт четкую и прохладную тень, — летом у нее всегда было настроение приподнятое.

Лена уже прошла улицу, пора было поворачивать в переулок, а лейтенанта все не видно. Оглянулась по сторонам: он перебегал улицу, и на его лице была такая откровенная радость — успел! — что Лена не удержалась, приветливо помахала ему рукой и ускорила шаг. Молодец, лейтенант, не подвел, теперь она твердо знает, что все у нее будет хорошо. Машка скоро подрастет, пойдет в школу, тогда и она сумеет наконец закончить свой МИСИ. И вообще станет легче…

Она подумала о том, что осталось всего три дня до сдачи планового проекта, и ей стало жаль расставаться с нынешним заданием. Те несколько месяцев, которые она работала над комплексом — стадион и спортивный зал для средней школы, — она часто вспоминала Полтаву, подруг по волейбольной секции, тренировки. Площадка находилась рядом с огромным пришкольным участком, и в памяти ее слились воедино сладковато-терпкий запах цветущих вишен и глухой звук ударов по тугому мячу.

В институте на лестнице ее догнала Светка Гаврикова, быстро и возбужденно принялась пересказывать новости, а попутно сообщила о том, чего Лена, к удивлению своему, до сих пор не знала. Оказывается, комсомольское собрание обсуждалось… там (Светка многозначительно показала пальцем на потолок — кабинет директора находился на втором этаже), — Галину Николаевну вызывали для объяснений. Но Литвинова, ты ведь ее знаешь, держалась очень спокойно и сказала, что, если существуют какие-либо неясности, она готова доложить о комсомольском собрании на партбюро. И директор тут же дал обратный ход, заявил, что незачем разжигать страсти, тем дело и кончилось. А Игорь теперь имени твоего слышать не может. В общем, Ленка, только о тебе сейчас в институте и говорят.

Лена понимала, что Светка преувеличивает, и все равно ей было приятно. Она замечала, что Игорь, сталкиваясь с ней в коридоре, уже не хлопал ее по плечу, но и не здоровался, а Лида Краснова, которая и прежде относилась к ней с холодком, стала задираться почти открыто.

В перерыв они столкнулись в столовой, у столика, где лежали подносы; Лена уже пообедала, Лида только пришла. К столику они подошли почти одновременно и обе остановились, как бы выжидая, кто кому уступит. Лена поколебалась немного, и первой положила свой поднос, и вдруг по-детски обрадовалась: все-таки одолела, хотя, конечно, глупо утверждаться на таких мелочах.

А дальше все произошло неожиданно. Лена направилась к выходу и даже не заметила, как Лида оказалась рядом, сказала злым шепотом: «Ну, тихоня, смотри! Слишком много берешь на себя!» — и Лена не успела ничего ответить, как Лида уже отошла. Да и дело разве в этом — успела или не успела? Она даже не нашлась что ответить. Сначала испугалась. Но только на один миг, словно что-то кольнуло в сердце, зашумело в висках. Но потом сразу же пришли какая-то ясность, легкое, почти парящее чувство свободы. Ей угрожают? Очень мило! Ну что ж, я готова, думала она, только вы заранее проиграли, милые мои. Бояться мне нечего, потому что я права, и терять мне, в сущности, нечего. Все, что есть у меня: заботы, недосыпание, — я отдам вам хоть сейчас, только вы сами откажетесь, вам это не подойдет… И хотя в этих ее рассуждениях ничего особенно веселого или радостного не было, к ней опять вернулось утреннее настроение, и единственное, о чем Лена жалела, — что слишком поздно пришли ей на ум эти мысли и она ничего не успела ответить Лиде.

Вместо нее ответ выслушала Екатерина Никитична — вечером на кухне.

Старуха на время присмирела после того, как Васильевна вышла из больницы. Не то чтобы Екатерина Никитична испугалась, просто, наверное, подумала о том, что и ей уже не восемнадцать, и, если и дальше ссоры будут продолжаться так, то неизвестно, за кем «скорая» приедет в следующий раз. Бугаевых она пока оставила в покое, но всю энергию свою обратила на Лену. Вот и сегодня, только Лена принялась кипятить молоко, старуха загремела у плиты кастрюлями. Обычно Лена тут же выходила из кухни, пережидала, пока Екатерина Никитична выговорится и пойдет смотреть телевизор. Но сейчас она осталась из принципа.

Старуха бубнила монотонно:

— Вот и муж бросил ее. Видно, за дело бросил. Просто так никто не бросает. Значит, надоела, если бросил.

Лена погасила горелку, повернулась к старухе и спросила, четко выговаривая каждое слово:

— Вы это обо мне, Екатерина Никитична?

Та растерялась, потом ответила с вызовом:

— О тебе, о ком же еще!

Лена продолжала спокойно смотреть на старуху, а та, отведя взгляд, потихоньку пятилась к двери.

— И чему же вы радуетесь? Неужели вам только тогда хорошо, когда другим плохо? Ну, а если к вам люди будут так же относиться? Вот с вами случится несчастье, а я буду ходить и злорадствовать, вам понравится?

— Ты что это? Ты брось! Да я на тебя в товарищеский суд подам! Ты еще молода над старым человеком издеваться!

— Не нравится! Видите, вам уже не нравится! А я ведь еще ничего не сказала.

Откуда у нее взялась эта уверенность? Чувствовала, как вся напряглась, как колотится сердце, но голос — спокойный, даже безразличный немножко, и, наверное, это спокойствие больше всего старуху и бесило, выводило из себя и, кажется, испугало немного. Нет, хватит ей быть покорной овечкой! Что она, приживалка, чтобы ходить по квартире на