– Знаешь, я теперь занимаюсь исключительно дизайном ина этом поприще снискал… так сказать… Кстати, Динь-Динь, если тебе нужныденьги… – он покраснел, – ты не стесняйся, скажи…

– Да нет, спасибо, у меня все есть… А где твоямастерская?

– Представь себе, все там же, на Масловке, но сейчастам, кажется, собираются все сносить, наш брат художник артачится, но боюсь,это бесполезно. Но я теперь редко работаю там, иногда, для души, так сказать… Даи вообще, мастерскую лучше иметь подальше от дома… – Он как-то игриво мнеподмигнул.

– Господи, ты еще не угомонился? Бегаешь на сторону?

– Ну не то чтобы, но чего в жизни не случается!

– Ты грандиозный тип! – засмеялась я. – А какже Ариша?

– О, Ариша – святое, а это так, мелкие шалостистареющего организма, не более того… Для бодрости духа, так сказать! Но к чертуэто все, расскажи о себе. Как твоя археология?

– Нормально.

Возникла довольно тягостная пауза.

– А как бабушка?

– Ну, для своего возраста просто невероятно! Ей ведьвосемьдесят восемь, месяц назад закончила книгу о Малере, сама переводит ее нанемецкий, поскольку издатель нашелся в Германии, следит за собой, машину водит,словом, у тебя роскошные гены.

– Кто знает, может, маминых генов во мне больше…

– Прости, прости!

– А как бабушка с Ариной?

– Сказать по правде – не очень. Ее немного примирило сней то, что сына назвали в честь папы Денисом. В нем она души не чает.

– Но у меня же есть еще сестра…

– Да, Нелли красавица, умница, прекрасно учится, но мыкрайне редко видимся. Динь-Динь, как же хорошо, что ты объявилась… –Похоже, говорить о дочери ему не хотелось. – Ну расскажи о себе, как, что,где…

– Да я не знаю, что, собственно, рассказывать…

– У меня есть внуки?

– Увы! Или, наоборот, к счастью?

– Жаль…

– Зачем тебе внуки, у тебя вон сын маленький, и, может,не последний еще…

– Одно другому не мешает. У тебя вполне мог бы бытьвзрослый сын, а у меня взрослый внук, на таком фоне маленький сын смотрелся быеще эффектней… – рассмеялся он. – Но ничего не попишешь, а что сработой?

– Преподаю в Маастрихте, ты уже спрашивал.

– Прости, но ты же, кажется, жила в Амстердаме?

– А теперь живу в маленьком городишке Маасмехелен.

– С кем живешь?

– Одна, с двумя котами и собакой. Только не надо меняжалеть, я вполне довольна жизнью, поверь мне.

– Немножко зная тебя, я верю.

Мне казалось, что он все порывается о чем-то спросить меня,но словно бы не решается, неужели и до него дошли слухи о новоявленной Локусте?

– Скажи, Динь-Динь, а отчего умер твой муж? –осторожно осведомился он.

– Ты хочешь спросить, правда ли, что я его отравила?

– Помилуй Бог, что ты говоришь! – воскликнул он,но при этом покраснел.

– Нет, ты именно это хотел бы знать! Так вот, чтобы тыне боялся, что я подсыплю яду тебе или твоим домочадцам, и спокойно ел свойобед, довожу до твоего сведения, что Питер умер от редкой тропической болезни,а все слухи обо мне распространяют злобные, завистливые бабы, которые не смоглимне простить, что я вышла за богатого… Твое любопытство удовлетворено?

– Господи, почему ты так кричишь? – испугался он.

– Потому что эта история уже стоит мне поперек горла,потому что я не ожидала, что мой родной отец, каким бы плохим отцом он ни был,способен поверить в эту гнусную чушь! Мало того что эта вонь распространиласьчуть не на всю Голландию, так она еще и здесь имеет хождение! А ты не подумал,когда услышал эту галиматью, что я, может быть, нуждаюсь в поддержке?

– Почему ты кричишь? – шепотом повторил он.

– Потому что я больше не могу! Я устала оправдываться втом, чего не совершала! Я любила Питера, его смерть была для меня и без тогострашным ударом, а тут еще это… И ведь через сутки уже стало ясно, что я тут нипри чем… Так нет… Тебе-то кто напел эту мерзость?

– Арише сказала ее подруга, у которой сестра живет вАмстердаме…

Я не плакала уже очень давно, а сейчас меня душили слезы, ноя собрала все душевные силы, чтобы не дать им воли, а потому замолчала. Не надобыло сюда приходить, не надо было оживлять все это… Он знал, что у меня умермуж, более того, через третьи, пусть даже четвертые руки, он мог меня найти слегкостью, мог сам убедиться в том, что я не убийца… Но не пошевелил и пальцем…Так зачем я здесь?

– Юра, Дина, обед на столе! – заглянула в комнатуАриша.

– Пошли, Динь-Динь… – обрадовался отец. Он,видимо, что-то понял и опять растерялся. Мне больше всего хотелось встать иуйти, но я взяла себя в руки. Вытерплю этот обед, повидаюсь с бабкой и хватит.У меня есть Мура, Майка, Тося Бах, наконец, Рыжий…

Отец протянул мне руку, поднял из кресла, поцеловал в щеку ипрошептал:

– Не сердись, Динь-Динь. На сердитых воду возят.

Он все такой же… Баловень жизни и женщин. Он не любиттрагедий, так зачем ему было лезть в самую гущу трагедии, когда это так далеко,дочь взрослая, сама справится… Я и справилась, так в чем дело? Больше двадцатилет назад я стала для него отрезанным ломтем и ни одной секунды на него нерассчитывала, так почему же такая обида нахлынула?

Ариша встревоженно посматривала то на мужа, то на меня.

– Дина, я не знаю, что вы любите.

– Я в еде неприхотлива, спасибо.

– Я спрашивала Юру, а он помнит только, что в детствевы любили сосиски. Но не подавать же сосиски, в самом деле!

– Да, это верно, когда-то я любила сосиски, но, проживнесколько лет в Германии, вполне удовлетворила эту свою страсть.

Обед был вкусный, пирожки к бульону просто восхитительные,но даже сотой доли того удовольствия, какое мне доставил обед у Муры, я тут неиспытала.

– Вы плохо едите, вам не нравится? – беспокоиласьАриша.

– Да что вы, все очень вкусно, просто я вообще мало ем…

– Да, Динь-Динь, ты совсем худенькая, дажетощенькая, – с сожалением произнес отец.

Разговор не клеился.

– Папа, а бабушка уже знает, что я тут?

– Нет еще, не хотелось заранее волновать старушку. Мыскоро поедем к ней. Ты дачу не узнаешь, там так все заросло… Просто дебри… Ну иперестроили мы многое…

Опять повисла пауза.

И тут на помощь пришла Ариша: