Не похоже. Если так, то он маскировался лучше любогодругого, кого мне приходилось встречать. И к тому же, если он оборотень, почемуне вступил в битву с коброй? Для невооруженного человека он поступил очень разумно:не путался под ногами.

Стивен, с которого начиналась эта великолепная ночь,выглядел совсем не великолепно. Длинные белокурые волосы пропитались потом иприлипли к лицу. Пол закрытыми глазами налились черные мешки. Дышал он быстро инеглубоко. Глаза под закрытыми веками дергались. Сны видит? Кошмары? Снятся ливервольфам оборотни-овцы?

Ричард выглядел великолепно, но ведь его не колотили обетонный пол гигантская кобра. Он открыл глаза, будто почувствовал, что я егорассматриваю. И посмотрел в ответ совершенно пустыми карими глазами. Мысмотрели друг на друга молча.

Его лицо состояло из сплошных углов. Лепные скулы и твердаячелюсть. Ямочки смягчали черты его лица и делали его слишком совершенным на мойвкус. Мне всегда неуютно в обществе слишком красивых мужчин. Может, низкаясамооценка. Или, быть может, прекрасное лицо Жан-Клода заставляет меня ценитьочень человеческое качество – несовершенство?

– Что с ним? – спросила я.

– С кем?

– Со Стивеном.

Он посмотрел на спящего. Стивен во сне издал какой-то тихийзвук, беспомощный и перепуганный. Определенно кошмар.

– Его не надо разбудить?

– Вы имеете в виду – от сна? – спросил он.

Я кивнула.

Он улыбнулся:

– Мысль хорошая, но он еще несколько часов непроснется. Можете устроить здесь пожар, он все равно не пошевелиться.

– Почему?

– Вы, в самом деле, хотите знать?

– Конечно. Все равно мне сейчас делать нечего.

Он оглядел пустынный коридор.

– Что ж, неплохая причина.

Он откинулся назад, отыскивая голой спиной кусок стеныпоудобнее. Поморщился: наверное, удобной стены не бывает.

– Стивен перекинулся обратно из волка и человека меньшечем через два часа.

Это было произнесено так, будто все объясняло. Может быть, ноне мне.

– И что? – спросила я.

– Обычно оборотень остается в обличии зверя от восьмидо десяти часов, потом коллапсирует и перекидывается обратно. Перекинутьсяраньше – это требует уйму сил.

Я поглядела на спящего оборотня:

– Значит, коллапс – нормальное явление?

Ричард кивнул:

– На весь остаток ночи.

– Не слишком хороший метод выживания, – заметила я.

– После коллапса большинство вервольфов слабее осеннеймухи. Тогда их и отлавливали охотники.

– Откуда вы столько знаете о ликантропах?

– Это моя работа. Я преподаю естественные науки всредних классах местной школы.

Я на него уставилась:

– Вы – школьный учитель?

– Да. – Он улыбнулся. – Вас это удивляет?

Я покачала головой:

– Как это школьный учитель оказался в компании вампирови вервольфов?

– Что я могу сказать? Повезло.

Я не могла не улыбнуться:

– Это не объясняет, откуда вы знаете про оборотней.

– Я прослушал курс в колледже.

Я снова покачала головой:

– Я тоже, но я не знала, что оборотни впадают вколлапс.

– У вас диплом по противоестественной биологии? –спросил он.

– Ага.

– У меня тоже.

– Так почему же вы знаете про ликантропов больше меня?

Стивен пошевелился во сне, отбросив здоровую руку в сторону.Одеяло соскользнуло, открыв живот и часть бедра.

Ричард поправил одеяло на нем, как на ребенке.

– Мы со Стивеном давно дружим. Ручаюсь, вы знаете озомби такое, чего я в колледже узнать не мог.

– Наверное, – сказала я. – А Стивен тоже учитель?

– Нет. – Он улыбнулся, но улыбка это не была приятной.– Школьные советы косо смотрят на учителей – ликантропов.

– По закону они не имеют права этого запрещать.

– Это да, – ответил он. – Последнему учителю, которыйпосмел учить их драгоценных крошек, они бросили в окно зажигательную бомбу.Ликантроп не заразен, пока он в человеческом обличье.

– Это я знаю.

Он покачал головой.

– Извините, для меня это больной вопрос.

Мой любимый проект – права для зомби; почему не может бытьсвоего любимого проекта у Ричарда? Равные права для мохнатых при найме наработу. Я это понимаю.

– Вы очень тактичны, ma petite. Вот никогда бы неподумал.

В коридоре стоял Жан-Клод. Я не слышала, как он подошел. Да,но я отвлеклась на разговор с Ричардом. Конечно, конечно.

– Не могли бы в следующий раз топать погромче? Надоеламне ваша манера подкрадываться.

– Я не подкрадывался, ma petite. Вы отвлеклисьразговором с нашим красивым мистером Зееманом.

Голос его был приятен и мягок, как мед, и все же в нем былаугроза. Она ощущалась, как холодный ветерок по спине.

– В чем дело, Жан-Клод? – спросила я.

– Дело? Какое может быть дело?

В его голосе слышались злость и какая-то горькая насмешка.

– Перестаньте, Жан-Клод.

– Что вы имеете в виду, ma petite?

– Вы сердитесь. Почему?

– Ай-ай-ай! Моя слуга на может уловить моегонастроения. Стыдно. – Он присел рядом со мной. Кровь на белой сорочке засохлакоричневатой коркой, залив почти всю грудь. Кружева на рукавах были похожи назасохшие коричневые цветы. – Вы желаете Ричарда, потому что он красив илипотому что он человек?

Голос его упал почти до шепота, такого интимного, будто онговорил что-то совсем другое. Он умел шептать, как никто другой.

– Я не желаю Ричарда.

– Бросьте, ma petite. Не надо лгать.

Он потянулся ко мне, коснулся длинными пальцами моей щеки.На руке засохла кровь.

– У вас кровь под ногтями, – сказала я.

Он дернулся, рука сжалась в кулаке. Очко в мою пользу.

– Вы каждый раз меня отталкиваете. Почему я только сэтим мирюсь?

– Не знаю, – честно ответила я. – Я все надеюсь, что явам надоем.

– Я надеюсь, что вы будете со мной вечно, ma petite. Ябы не стал делать такое предложение, если бы думал, что вы мне наскучите.