Ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций, а лицо выражалосочувствие.

Селби смотрел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами.С одной стороны, он знал, что имеет дело с искусной актрисой, способнойизобразить любое душевное состояние по выбору; с другой стороны, в нейчувствовалась неподдельная теплота по отношению к маленькому, беззащитномупастору, захваченному идеей служения человечеству.

Более того, все, что она сказала, соответствовало ужеизвестным Селби фактам. Он поколебался некоторое время и произнес:

— У вас красивая сумочка, мисс Арден.

— Да, очень, — воскликнула она. — Ее подарил мне режиссермоей последней картины. Я ею страшно горжусь.

— Можно взглянуть поближе?

— Конечно.

Она передала сумочку Селби, который внимательно осмотрел ееи, видимо, сразу же потерял всякий интерес к изяществу изделия.

— Как она открывается? — спросил прокурор.

— Застежка наверху, — сказала актриса и раскрыла сумочку.

Селби заглянул внутрь, увидел пачку банкнотов, помаду,кошелек, носовой платок и пудреницу.

— Надеюсь, вы не считаете, что я веду себя неподобающимобразом? — спросил он.

Прежде чем мисс Арден успела открыть рот, прокурор вытянулиз сумочки платок и поднес к своему носу. Он не считал себя специалистом подухам, однако даже ему было ясно, что аромат, который он сейчас вдыхал,отличался от запаха тех духов, которыми пахли тысячедолларовые бумажки,обнаруженные в конверте, оставленном покойным у администратора гостиницы.

— В чем дело? — спросила актриса с холодной враждебностью вголосе. — Вы что-то разыскиваете?

— Я интересуюсь духами, — ответил Селби. — Мне кажется, онимногое говорят о человеке.

— Я счастлива, что вы чувствуете себя в моем обществе стольраскованно, — саркастически заметила она.

Пока Селби клал платок на место и возвращал сумочкувладелице, в комнате стояло неловкое молчание. Наконец девушка спросила:

— Чем еще я могу быть полезной для вашего расследования?

— Не знаю. Может быть, вы сами что-нибудь припомните?

— Нет, ничего не могу припомнить.

— Пастор не сказал, откуда он приехал?

— Кажется, какой-то городок на севере штата, не могуприпомнить названия.

Селби напрягся в предвкушении важного открытия и спросил:

— Вы имеете в виду Неваду?

— Нет, вовсе не Неваду. Я уверена, что это маленький городокв Калифорнии.

— И вы не помните, как он называется?

— Нет. Где-то в Северной Калифорнии, Ривердейл, кажется.

— Может быть, Ривервью?

Она отрицательно покачала головой и ответила:

— Нет, не так. Но то, что там было слово «ривер», я уверена.

— Мне сдается, у вас плоховато с памятью. Ее грудной смехзвучал очень мелодично.

— Даже теперь я могу рассказать вам все о первом поклоннике,остановившем меня и попросившем автограф: как он выглядел, что носил, откудаприехал — одним словом, все. Постепенно я стала воспринимать поклонение лишькак часть моей профессии. Не могу сказать, что оно меня утомляло илираздражало, нельзя сердиться на признание публикой твоих заслуг. Но поставьтесебя на мое место. Чтобы быть постоянно в форме, я должна оставатьсянепринужденной и оживленной, когда появляюсь на публике. Мне необходимо помнитьбуквально сотни лиц и имен журналистов, операторов, режиссеров, продюсеров иагентов. И есть огромное количество людей, которых я никогда не увижу вторично.Они как бы… телеграфные столбы, мелькающие за окном железнодорожного вагона, вкотором ты путешествуешь. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Понимаю, — ответил Селби.

— Они рассказывают что-то о себе, я улыбаюсь понимающе ивнимательно смотрю на них, но все время думаю о налогах, как долго я еще будуработать над этой картиной, прислушается ли режиссер к моему мнению о том, какследует мне произносить «прощай» моему любовнику на экране, или он заставитменя сделать это в соответствии с принятым стандартом, далеким от моейтворческой манеры. Я даю поклоннику автограф, одариваю его своей лучшейулыбкой, зная, что никогда вновь не увижу этого человека. Он уходиточарованным, ослепленным ореолом знаменитости, которым он сам же и окружилменя.

Селби внимательно посмотрел на нее:

— Вы обладаете способностью очень ясно и точно строитьфразы.

— Вы так полагаете? — Она ослепительно улыбнулась. — Я оченьвысоко ценю ваши слова.

— Теперь я точно знаю, — продолжал он мрачно, — как тольковы дадите мне автограф по окончании разговора, я буду выброшен из вашей жизни схарактеристикой телеграфного столба, промелькнувшего за окном вагона.

Она обиженно надула губки: — Не говорите так.

— Разве это неправда?

— Конечно нет.

— Но почему?

Она опустила ресницы и медленно произнесла:

— Думаю, женщина, которая встретилась с такой яркойиндивидуальностью, как вы, быстро вас не забудет.

— Надо заметить, — ответил он сухо, — наша встречасостоялась с большим трудом.

— И это, — проговорила она быстро, поднимая на него взгляд,— главная причина, по которой я не забуду ее. Бен Траск просто чудо, когда надочто-то сделать. Он хорош и в дипломатии, и в драке. Способен быть высокомерным,задиристым или весьма обходительным. Он испробовал все свои способности, нодаже не поцарапал ваших доспехов. Когда Траск явился сюда и заявил, будто мнеследует ответить на вопросы прокурора, я поняла, что он побит. Он был абсолютноизмочален, а я сражена. В первый раз со времени нашего знакомства он потерпелполный и такой позорный провал. Я бы вас запомнила, даже если бы мы невстретились. Все эти события не принесли мне радости.

— Встреча со мной? — спросил Селби, глядя ей прямо в глаза.

— Нет, и вы это прекрасно знаете, — сказала она с улыбкой. —Я имею в виду свое беспокойство и тревогу.

— Почему нужно тревожиться, если вы виделись с этимчеловеком случайно и так недолго?

— Потому, — ответила актриса, — что этот человек убит. Дляменя это был удар. Всегда тяжело, когда вы узнаете, что человек, с которым вынедавно говорили, умер. А у меня, и я не боюсь в этом признаться, естьабсолютно эгоистичные мотивы. Конкуренция среди кинозвезд очень сильна, чтобыоставаться на поверхности, мы обязаны завоевать внимание ста процентовпотенциальной публики. Иными словами, мир состоит из различных людей. Среди нихреформаторы, общественники, религиозные фундаменталисты, распутники,интеллектуалы и идиоты. И когда наш поступок отталкивает от нас какую-тогруппу, мы ровно настолько же уменьшаем свою потенциальную аудиторию. Именнопоэтому, как бы ни преуспевала звезда, она не имеет права допускать сплетенвокруг своего имени. Больше того, поскольку в прошлом деньги и политическоевлияние позволяли замять скандалы, теперь, когда имя актрисы связывается счем-то неординарным, публике кажется, что подлинные факты от нее скрывают. Неимеет значения, что последует полное оправдание, всегда найдутся «умники»,которые будут ухмыляться и подмигивать, демонстрируя, будто их-то все равно несумели надуть. Если бы мое имя связали с убитым человеком, подавляющеебольшинство читателей газет запомнили бы лишь одну, фактическую сторонупубликаций и совершенно игнорировали бы другую, ту, где объясняется ситуация.Люди по всей стране, сидя за обеденным столом, говорили бы: «Да, теперь я вижу,что студия Ширли Арден сумела прикрыть расследование убийства в Мэдисон-Сити.Интересно, во сколько им это обошлось?»