Ружье, патронташ, нож охотничий. Жена ему в рюкзак консервы положила, хлеба, огурцов с огорода. Комбинезон, бушлат и болотники в сенях дожидаются.

А тут сын-подросток решил своему другу ружье показать, пока родитель картошку в погреб убирает. Ну и дуплетом прямо в голову разрядил. Один пацан на месте лег, второй по малолетке пошел за непредумышленное.

Еще всякие несчастные случаи бывают. Особенно на дороге. Все-таки трасса большая рядом. Собьют кого-нибудь так, что метров на десять внутренности по асфальту. Или авария, потому что несутся как бешеные.

Но вот такое первый раз было. Это ж нелюдь поработал.

Все в Озерках если не знали наверняка, то догадывались, что Людка на трассе не ягодами-грибами торгует. Ну а какие вам ягоды-грибы зимой? Понятное дело, заплечница была Людка. Бабы за спиной у нее шептались. Мужики шептались. Только про разное шептались. А кое-кто и захаживал.

Людка была – огонь-девка. Плевать ей было на разговоры да пересуды. Вся из себя модная, как из телевизора. Пахнет духами за километр. Волосы уложены, глаза подкрашены, ногти аккуратные, с лаком. Идет мимо будто королевна. Улыбнется – веришь, сердце заходится.

И чего ей мужик хороший не достался? Судьба, видно, такая. А против судьбы никуда ты не попрешь, хоть тресни. Да.

Нашли Людку на трассе, в канаве. В самом начале апреля, снег еще лежал кое-где. Руки к дереву привязаны. Из всей одежды трусы ниточкой да чулки подранные. Видать, отбивалась, потому что ногти обломаны об дерево.

Лицо побитое было, на спине полосы от ремня. Наверное, орала, только кто ж ее услышит? На шее полоса широкая, душили ее. Только наш Иван Иваныч, ну, анатом, сказал, что Людка не от петли умерла. Замерзла. А ну попробуй в трусах да носках всю ночь на улице пролежать без сознания. Тут и здоровый мужик загнется от переохлаждения, не то что женщина.

Как ее нашли-то, все Людку жалеть стали. Мол, несчастная. Могла бы жить и жить, молодая ведь. Такая вот горькая сиротская доля, что и приткнуться было не к кому. Ну и всякое такое. А чего при жизни ее за человека не считали? Да…

На похоронах много людей было. Какие-то мужики, ненашенские, памятник ей справили. Хорошая могилка. Только без фотографии.

* * *

Черт бы побрал этого майора Парфенова с его разговорами! И полицию в целом. И даже информатора! Осадок на душе накапливался с каждой статьей. Будто она вынуждена копаться в чем-то грязном и отвратительно пахнущем. На душе и так было гадко.

Славик ушел и не звонил. Не писал СМС. Не просил прощения. Не слал дурацкие фотографии или мемы. Будто никогда и не было между ними ничего.

По дороге к психоаналитику Лина все думала: не сглупила ли она, когда решила поменять свою жизнь? Ведь до сих пор ее все устраивало.

– А что вас устраивало? – спросил Валентин Игоревич.

– Ну… – Журавлева задумалась. – Он веселый. Подкалывал все время.

– Например?

– Как-то неделю скидывал мне ссылки на кулинарные курсы. С разными приписочками. «Ты будешь для учителей идеальной, как белый лист» или «Они набирают с 10 лет, ты их затмишь». Забавно же?

– Не помните, после чего он стал слать такое?

– Ой, я умудрилась пережарить яичницу, – улыбнулась Лина. – Пока заправляла постель, низ подгорел дочерна.

– А Славик в это время что делал?

– Досматривал прямой эфир какого-то матча.

Валентин Игоревич выразительно посмотрел на клиентку:

– То есть, чисто теоретически, он мог вам помочь, но предпочел заниматься своими делами. А после неделю подтрунивать над вами. И вам это действительно кажется забавным?

– Когда вы это говорите, то совсем нет.

– Лина, взрослые, гармоничные отношения не могут строиться на упреках. Нет, конечно, могут, – поправился Валентин Игоревич. – Но только в том случае, если обоих партнеров это целиком и полностью устраивает. Есть такие семьи. Но это не ваш случай, иначе бы вы ко мне не пришли. Возможно, у Славика тоже есть проблемы психологического характера. Скорее всего, связанные с инфантилизмом и незрелостью.

– Я бы тоже предпочла не взрослеть как можно дольше, – призналась Лина.

– Вас пугает возраст?

– Нет. Не в этом смысле.

* * *

– Я предпочла бы избежать пубертатного возраста и всего, что с ним связано. Не представляю, что мать может готовить девочку к тому, что она взрослеет. Что с ее телом вскоре начнут происходить изменения, которые испугают до смерти.

Разговоров о половом созревании в нашем доме не велось. Думаю, родители и сами не особо в этом разбирались. Будто не было ничего такого в человеческом организме.

Помню, как у меня начала увеличиваться грудь. Это было больно. Груди набухали, начинали проступать через майку. Мне было неудобно и стыдно. Хотя я понимала, что у всех женщин есть грудь и она предназначена для кормления младенцев. В конце концов, на иконах Дева Мария тоже вполне себе женщина. Но я ведь думала, что грудь вырастает только после рождения ребенка. Представляете степень моей наивности?

А потом я заметила, что одноклассницы начали выставлять растущую грудь напоказ – полупрозрачные блузочки, через которые видны лифчики. Они оценивающе смотрели друг на друга. На них смотрели мальчики. Зачем мальчики на них смотрели и обсуждали, у кого больше, я не понимала. Что за соревнование?

Однажды утром я проснулась, а на простыне капли крови. Сказать, что я перепугалась, – ничего не сказать. Низ живота ныл так, будто кто-то схватил меня изнутри в кулак и выкручивает. В тот момент слова молитвы сами пришли на ум, наверное, один из немногих случаев, когда меня никто к этому не принуждал.

Стоящей перед испачканной постелью, испуганной меня застала мать. Она, прищурившись, посмотрела на кровяное пятно, на мою ночную сорочку, на мое лицо. Поджала губы и вышла. Потом вернулась с охапкой тряпок.

– Подоткнись! И постирай срамоту! – вот таким было ее напутствие мне в мир женщин.

Мне только недавно исполнилось тринадцать. Я училась в седьмом классе.

То, что месячные – это не смертельно, я узнала, когда они закончились и снова начались.

Никаких прокладок, которые только-только начали появляться в аптеках, которые тогда рекламировали по телевизору в любое время суток, мне не покупали. Я о них и не догадывалась. Поэтому почти неделя в месяц проходила для меня в сущих мучениях.

Приходилось вкладывать в трусы сложенные в несколько слоев тряпки. Носить с собой пустой мешочек для тех, что насквозь промокли. И мешочек с запасными. Это все лежало среди учебников. Дурной запах застоявшейся крови до сих пор мне иногда снится.

Передвигалась в такие дни я очень осторожно, чтобы ничего не выпало, не подтекло. Каждую минуту я чувствовала сырость между ног,