— Что вы себе позволяете! — возмутился он и на этот раз.

Сержант принюхался.

— Эге! Да ты, мужик, пьяный.

Из машины появился напарник, доставая на ходу дубинку.

— Быстро положил руки на капот! — крикнул он.

Павел Борисович закусил удила. Раз в месяц ему доводилось встречаться «за рюмкой чая» с влиятельным генералом МВД, и вынести хамство рядовых полицейских он не мог себе позволить.

— Как вы смеете?! Да вы знаете, кто я такой?! Вы у меня завтра улицы подметать будете! Я…

Он не успел закончить фразу — дубинка впилась ему в бок, сбив дыхание.

— Руки на капот, я сказал!

Сержант пришел на помощь сослуживцу, заломив критику руку за спину. Тот начал яростно вырываться.

— Немедленно прекратите!

— Сейчас ты у меня уймешься, — напарник сержанта от души приложился дубинкой к затылку «клиента».

На беду Павла Борисовича голова его в этот момент висела над капотом и, получив дополнительное ускорение, ударилась о него со зловещим звуком. Лучинский моментально обмяк и сполз на асфальт.

— Готовченко. — Полицейский убрал дубинку. — В отделение?

Сержант наклонился.

— Леха, ты, по ходу, перестарался. Он не дышит вообще.

— Да ладно.

Полицейский присел на корточки и пощупал пульс.

— Живой.

— А если ты ему шею сломал?

— Ничего. Скажем — сам под колеса бросился. Оно ж так и было. Отмажемся.

— Ага. Сам-то сколько служишь? Месяц? Я — два. Кому мы нужны, чтобы нас отмазывать? Наоборот, размажут для примера.

— Ни хрена. Своих не сдадут, — без особой уверенности в голосе сказал полицейский.

— В больницу его надо. Если помрет — со службы точно выпрут. Придется работу искать. Тебе этот гемор нужен? Давай, — сержант окончательно принял решение, — хватай за ноги.

04.40

В эту ночь Карпову долго не удавалось заснуть. Возможно ли, что Лучинский прав? Неужели этот кошмар устроен лишь для того, чтобы показать «холопам» их место. Конечно, Павла Борисовича трудно было считать холопом, но Карпов понимал — среди тех, кто делит окружающих на «мы» и «они», Лучинский мог не дотягивать до «мы» при всех его регалиях. Но если критик не ошибся, то… Отсюда действительно можно просто уйти — и ничего не будет? Впрочем, Геннадий Иванович знал, что не решится повторить поступок Лучинского. Ведь наказание предусмотрено только одно. Максимальное… Значит, надо продолжать писать. О чем? Карпов твердо решил: больше никаких мумий, вампиров и восставших мертвецов. В конце концов, в реальной жизни тоже немало острых ситуаций. Поскольку сон все равно не шел, Геннадий Иванович стал прикидывать варианты. Без результата. Как можно думать о творчестве, когда в голове крутится одна и та же мысль — где сейчас Лучинский и что с ним? С этой мыслью он и уснул.

Разбудил его один из «дронов».

— Оденьтесь. В гостиной вас ждут.

Карпов взглянул на часы — они показывали около пяти — и принялся одеваться.

«Ждут? Значит, как минимум, там не одна Кристина».

Пульс участился. Возможно, сейчас он узнает новости о Лучинском. Но речь пошла вовсе не о нем.

В гостиной вместе с Кристиной находился Сергеев.

— Соберите вещи. Через пятнадцать минут вы уезжаете, — сказал он, не тратя времени на приветствия.

— Уезжаю? Куда? — спросил Геннадий Иванович.

Ему никто не ответил. Тогда Карпов задал вопрос, который мучил его всю ночь:

— Скажите честно, что теперь будет с Лучинским?

Сергеев вперил в него взгляд:

— Не тем интересуетесь, Карпов. Более актуален другой вопрос: что теперь делать с вами?

04.55

Когда Павел Борисович пришел в себя, то обнаружил, что лежит на койке, а рядом стоит какой-то человек.

— Где я? — спросил он.

— В больнице. Что с вами случилось?

Что с ним случилось, Лучинский вспомнил сразу.

— Менты здесь? — спросил он.

— Кто?

— Менты, которые меня избили.

— Вас обнаружили лежащим без сознания у приемного покоя.

— Меня избили двое полицейских! Немедленно вызовите полицию, я должен написать заявление!

— С заявлением разберемся позже. — Врач показал критику три растопыренных пальца. — Сколько пальцев вы видите?

Лучинский отмахнулся.

— К черту пальцы! Позовите главврача. Немедленно!

— Главврача? Вы вообще представляете, сколько сейчас времени? Впрочем, учитывая количество алкоголя у вас в крови…

Доктор, сам того не ведая, отдавил Павлу Борисовичу больную мозоль.

— Это не ваше дело!

Критик попытался встать.

— Лежите, вам нельзя вставать.

— Не трогайте меня! Я лучше знаю, что мне можно, а чего нельзя.

— Лена! — крикнул врач, удерживая пациента за плечи.

В палату заглянула медсестра.

— Укол! Быстро!

— Какой еще укол?! — заорал Павел Борисович. — Вызовите полицию! Я дам вам телефон генерала МВД! Мне нужна охрана! Меня держали в заложниках! Я ушел от них, но меня могут найти. Вы слышите?!

— Конечно, слышим.

Хватка врача была крепкой. Лучинский мог только извиваться под стальным зажимом. В поле зрения появилась медсестра со шприцем в руках.

— Не надо укола! Не надо! — Павел Борисович дернулся изо всех сил, но стальное жало уже вошло в бедро.

Лучинский вновь провалился в небытие, из которого недавно вышел. Врач выпрямился и перевел дух.

— Ну почему именно в мое дежурство обязательно буйный алкаш поступает?

— Если я вас пожалею, вам легче станет? — спросила медсестра.

Доктор улыбнулся.

— Смотря как пожалеете.

Медсестра была хорошенькая.

05.00

Кристина и Сергеев стояли у входа в коттедж, ожидая, пока Карпов соберет вещи. Кристина заметно нервничала.

— Не паникуй, — успокоил ее Олег. — Ситуация под контролем.

— Хочешь сказать, ты этого ждал?

— На том этапе, когда у них сохраняется надежда, — нет. Но хорош бы я был, если бы не предусмотрел любые варианты.

— И что мы теперь будем делать? Если Лучинский прямо отсюда отправился в полицию, они могут появиться с минуты на минуту.

— Если бы Лучинский прямо отсюда отправился в полицию, они уже были бы здесь. Прошло более двух часов. И потом, ты серьезно считаешь, что в полиции поверят вусмерть пьяному мужику без документов, который твердит о похищении? Как минимум, до выяснения личности запрут в обезьяннике. А личность установят не раньше утра. Возможно, так и случилось, поскольку дома он не появился. Или, что вероятней, наш критик забился со страха в какую-нибудь нору.

— Он же считает, что все происшедшее — афера. Чего ему бояться?

— Пьяному — нечего. Но бег на свежем