— Ах вот оно что! — еще сильней вдохновляясь на скандал,закричала я. — Вы уже упрекаете меня! Для того и спасли! Я столько горя из-завас хлебнула! Одни только гомики чего стоят, — речь идет о сексуальныхменьшинствах, — на всякий случай пояснила я и продолжила: — А эта миловиднаяособа с ее Колей. Я только что с риском для жизни ходила в незнакомую квартиру!В общем, вижу теперь — риск не оправдан, потому что вы абсолютно неблагодарныйчеловек, к тому же совершеннейший болван и развращенный тип. Только подумать,всю ночь греть голую бабу, а потом отдать ей высушенные вещи и отпустить домой!

Возможно я наговорила и лишнее, женщины меня поймут — я былауязвлена, но лишнее я позволила себе лишь в надежде, что половины он не поймет,американец же оказался значительно просвещенней, что тут же и обнаружил однойоскорбительной фразой.

— Не водите компанию с глупцом, — сказал этот нахал, — ибокак мы можем видеть, он — двуногое животное. Как невидимыми колючками онпронзает сердце острыми словами.

Такого мне не говорил никто. Как красивая женщина, легкомогу простить наветы на свою красоту. Пусть клевещут, от меня не убудет, носвой ум в обиду не дам. Ум мой бесспорен, он давно уже вышел за пределыкритики, а потому держись любой! Увидеть же во мне двуногое животное мог толькобезрассудный храбрец, да и тот, лишь не понимая, чем ему это грозит…

Я вспылила.

— Как можете вы меня оскорблять? — потрясая кулаками,закричала я. — Меня, беззащитную женщину!

— Всего лишь привел слова великого мудреца, — спокойноответил он. — По этому поводу великий мудрец сказал еще…

Нет, больше слушать я не могла.

«Этак далеко зайти можно, у меня уже кулаки здоровочешутся,» — подумала я и, прервав его речь от греха подальше, пригрозила:

— Если вы с вашим великим мудрецом не прекратите меняоскорблять, я сейчас же покину ваш «Кадиллак»!

— Как вам будет угодно, — с поспешной радостью ответил он,плавно притормаживая и давая мне понять, что готов выполнить это мое желание.

Что мне оставалось делать? Не давать же задний ход, роняядостоинство в самом зачатке отношений. Пришлось, держа марку, с гордо поднятойголовой выйти из машины. Я сделала это в тайной надежде, что он одумается иобратно меня позовет, но он не одумался, а сорвал «Кадиллак» с места с обиднойскоростью, предварительно крикнув:

— Прощайте, визитка Тэда у вас, впредь будьтеосмотрительней.

Я, сжимая в руках визитку, смотрела вслед «Кадиллаку» иплакала в глубине души горькими слезами. Как нелепо все получилось. Второй разсудьба посылает мне счастливый случай, а я…

Что за характер?

Как только «Кадиллак» скрылся из вида, меня охватила паника.Боже, какая я дура! Все, ну все сделала не так! Уж лучше бы поехала писатьзаявление в милицию, все бы вышло умней.

Обидней всего было то, что я увлеклась чувствами и невыяснила толком кто он, этот мужчина, и как умудрился вляпаться в некрасивуюисторию. Он очень странный, посылал меня к другу и не представился мне. Я исама хороша: ходила в какую-то квартиру, даже не зная, как американца зовут.Интересно, что бы я лепетала этому его другу?

«Даже Тамарке рассказать нечего,» — расстроилась я,подманивая к себе такси в твердом намерении ехать в ее офис.

Видимо Фортуна основательно расположилась ко мне задом: дажеТамарка, которая обычно радуется мне глупой радостью, (по другому эту радостьне назовешь, учитывая мой скверный язык) на этот раз, увидев меня, закричала:

— Мама, ты невозможная! Всегда приходишь невовремя!

— Когда — всегда? — обиделась я. — Год уж у тебя не была!

— Какой год? — возмутилась Тамарка. — Неделю назад, Мама, тычуть не сорвала мне важные переговоры! И как назло господин Гургенов опятьсегодня должен приехать со всей своей свитой, причем с минуты на минуту, такчто ты, Мама, не умничай перед ним и козни мне не строй, а еще лучше: иди-капосиди в соседнем кафе с часик. Чуть позже я с радостью тебя приму, когдаподпишу договор с господином Гургеновым. Даже, если хочешь, обмоем с тобойдоговор, и я заодно перед банкетом разомнусь. Так что, Мама, иди, иди в кафе,господин Гургенов опять тебя не поймет, у него есть воспитание, в отличие оттебя.

Я опешила. Господи, до чего Тамарка дошла: на брюхе ползаетперед каким-то Гургеновым. Даже за глаза его называет господином, хотя другихпартнеров по бизнесу за глаза иначе как сволочами и козлами и не зовет. И чем,спрашивается, ее так взял этот Гургенов? Он, конечно, денежный мешок и мужчинаприятный, но это же еще не причина, чтобы за глаза его сволочью не называть.Наверняка потом выяснится, что он Тамарку мою раз сто приобул с этой своейприятной улыбочкой, она же, дурочка, в его присутствии просто млеет. Уж невлюбилась ли эта старая калоша? Неровен час опять изменит Дане своему, а япотом буду вместо нее совестью мучаться перед этим уродом.

Нет уж, какое там кафе! На минуту не оставлю ее с этимГургеновым. Более того, разнюхаю не складывается ли у них там интимного чего, иесли складывается, постараюсь Гургенова этого у Тамарки отбить, чтобы не портилТамаркиного бизнеса и не пользовался своим обаянием ей во вред. Уж со мной-то унего ничего не выйдет, меня трудно на мякине провести.

Приняв такое решение, я строго сказала:

— Ты, Тома, чем галдеть, лучше пошли кого-нибудь заплатитьза такси. Там водила ждет внизу, и счетчик работает, а у меня с собой никопейки.

Тамарка с пониманием кивнула и сказала:

— Я это, Мама, сразу поняла, как ты такси упомянула. На немты ездишь только за мой счет. Опять что ли на бензине экономишь? Стыдно тебе ствоими капиталами. Вложила бы лучше их в мой бизнес.

— После своей смерти вложу, — пообещала я.

— Вложишь, как же, — не поверила Тамарка, вызывая референтаи давая ему указание, выдать указание его помощнику, чтобы тот выдал указаниесекретарше дать поручение главному дежурному заплатить таксисту за такси избюджета компании.

У меня даже голова закружилась от столь сложных конструкций.

«Да-аа, нелегко быть президентом компании,» — подумала я,поудобней располагаясь в кресле и закидывая ногу на ногу.

— Ты что это, Мама, тут располагаешься? — забеспокоиласьТамарка. — Я же сказала тебе: иди в кафе. Господин Гургенов вот-вот будет.

— И пускай будет, — невозмутимо ответила я. — Всегда радаприятным людям.

— Так радуйся, пожалуйста, им где-нибудь, а не в моемкабинете. Ты что, Мама, нацелилась загубить мой проект на корню?

— Ой, Тома, не надо, — рассердилась я. — Будто не знаю япочему ты так нервничаешь. Знаю и твой проект — влюбилась как курица вГургенова этого.