(зарывали на поле бураки), так сказать, демонстрировали свою холуйскую покорность. Тьфу!

Был бы здесь Василий – он, безусловно, не струсил бы, постарался как-то укоротить этому гаду лапы. Даже мама, даже мама не вытерпела бы, обязательно вмешалась. А вот мы трое смалодушничали, струсили, – выходит, «рабское» пересилило элементарную порядочность. Ах, как все это гадко и подло. Пожалуй, так стыдно, и мерзко, и отвратительно мне никогда еще не было. Я начинаю всерьез ненавидеть себя, уже ненавижу. Рабочий скот, настоящий бессловесный рабочий скот.

Но так ли уж мы виноваты и будут ли нас когда винить в этом? «Великогермания» сделала нас такими. Широкая, свободная русская душа оказалась в ином, чужом для нее измерении, где безнаказанно властвуют жестокость, насилие, беззаконие и произвол. Чужие люди не могут, не желают понять таинств души русской и не только жестоко смеются над ее лучшими чувствами, а стараются еще и смять, сломать их, подчинить своему накатанному, бесчеловечному режиму. Ох, как тяжело подчас это непонимание…

Своих же, родных русских людей видишь только… «в темной ночке, в сладком сне». Вчера видела сон, от которого и сегодня такое сумбурное состояние. За два года не испытывала подобной радости, подобной душевной легкости. Снилось милое сердцу Новополье – наши заняли его. Я разговаривала с ними, расспрашивала о братьях, о городе Ленина и плакала, плакала от счастья (утром вся подушка оказалась мокрой от слез). Я обошла все свои любимые местечки – побывала на луговине под тополями – почему-то два дерева засохли – стояли черные, словно обгорелые. Постояла на берегу Стрелки, возле мостков, где всегда мыла посуду, драила песком кастрюли, и так зримо, так отчетливо видела солнечные блики на ее темно-зеленой глади, так явственно слышала всплески и шум речной воды… А потом появились откуда-то брат Миша и моя самая близкая школьная подруга Нюра Емельянова, и снова радость, снова слезы…

Когда проснулась под утро и поняла, что все пережитое – только сон, – снова стало так мерзко, так пакостно, так неуютно и постыло на душе. Попробовала было тут же закрыть глаза, чтобы еще хотя бы на мгновение снова оказаться там, в милом далеке далеком, но… увы, увы. Буквально через несколько минут раздался условный негромкий трехкратный стук в окно – это Гельб приглашал на привычное свидание к молчаливым, беспрерывно жующим жвачку коровам.

Но слава Богу, кажется, дела у фрау Гельб пошли на поправку, так что скоро, вероятно, наши утренние встречи прекратятся.

5 ноября

Пятница

«Болит сердце не от боли…» Отчего оно болит? Словно предчувствует, что должно случиться что-то необычное, из ряда вон выходящее. Что же? Хорошее или плохое?

Увы, хорошего ждать, пожалуй, бесполезно. «…Грядущие годы таятся во мгле», но… не вижу свой жребий «на светлом челе». Будущее – черная пропасть, вечная, беспросветная кабала, если… если не случится то, о чем думаю и мечтаю все дни и ночи напролет, если не придут те, кого так жду, кто так бесконечно дорог и мил мне. Вот только суждено ли нам встретить их?

Сегодня чуть-чуть не произошло несчастье, чуть-чуть не оборвались было наши с Симой жизни во время катастрофы груженного сеном тракторного прицепа на окраине Мариенвердера. Но волею судьбы мы все же остались живы и даже невредимы, так как отцепившийся на крутом повороте дороги от переднего прицепа наш воз не счел нужным крушить стоящий на его пути немецкий дом, а лишь, перескочив с маху через канаву, сломал значительную часть аккуратного зеленого палисадника.

А в это время управляемый Шмидтом трактор продолжал мчаться по асфальту вперед, ежесекундно удаляясь от потерпевшего бедствие воза. До тех пор мчался, пока наши отчаянные крики не переполошили степенных прохожих, и те, в свою очередь, не принялись орать и махать руками в сторону удаляющегося трактора. Спавший крепким сном на верхотуре переднего воза Миша наконец проснулся и, не увидев позади себя второго прицепа с моей и Симиной физиономиями, тотчас же подал Шмидту сигнал бедствия.

В общем, все обошлось более-менее благополучно, но всю оставшуюся до Маргаретенхофа дорогу я невольно размышляла о бренности человеческого существования и о том, как много зависит в жизни любого из нас от его величества – СЛУЧАЯ.

Сегодня я, слава Богу, уже не работала на скотном дворе. Утром вышла сама фрау Гельб, с чем я ее и поздравила от души. За сеном выехали пораньше (несколько дней назад Шмидт, Леонид и Миша ездили косить за город, на прошлогодний пустырь). Я надеялась, что на пути встретим кого-либо из знакомых, но, к сожалению, дорога как туда, так и обратно, оказалась скучной. Увидели только Игоря, который, сидя на телеге позади своего старика-хозяина, помахал нам приветственно рукой. Во дворе усадьбы Насса я мельком заметила Джонни. Он возился со стоящей рядом с бричкой лошадью – то ли запрягал, то ли распрягал ее. Оглянулся на тарахтенье нашего трактора, но, видимо, не узнал нас, сидящих в кузове (я не решилась махнуть ему), равнодушно отвернулся.

Приехали домой до обеда и даже успели еще на поле – зарывать бураки. Вторую половину дня занимались разгрузкой сена, потом возили к свекольным буртам солому, затем снова зарывали бураки. Наш Адольф-второй, видимо, заболевает «горячечной лихорадкой» – беспрерывно суматошничает, мечется, подгоняет, торопит. Но от этого ничего путного не получается, наоборот, только больше бестолковой суетни.

Днем получили наконец письмо от Василия. Ему повезло – он остался в Мариенвердере и работает в какой-то автомастерской. Обещает вскоре навестить нас. А вот о дяде Саше и о Гале пока ничего не известно.

Сегодня я должна похвалить себя: наконец-таки написала письма – ответы Маргарите и Зое Евстигнеевой (от них обеих получила уже недели полторы назад), а также сочинила вежливо-бесстрастное послание М. Эйдемиллеру (миссию переписки с семейством Эйдемиллеров взяла, слава Богу, на себя мама, а Михаил в каждой своей приписке в письмах тети Мани передает мне приветы, а в последний раз выразил надежду получить от меня «хотя бы пару строчек»).

Ну, вот и все. Уже скоро полночь, и глаза мои упрямо закрываются… Увидеть бы снова хороший-хороший сон, увидеть бы того, о ком все еще продолжает иногда болеть и тосковать сердце…

9 ноября

Вторник

Ушли, растворились незаметно в небытии, отлетели в область преданий, а где-то там, далеко, в моей милой России, отгремели в торжественных маршах и салютах Великие Октябрьские праздники. Время стремительно несется вперед, одни события затмеваются другими, и только твердая рука Истории беспристрастно отметит на своих скрижалях