свои силы и труд, и, возможно, забыли о нас, несчастных, отверженных изгоях. Я ничего так не хочу, только пусть бы кто-нибудь из близких или знакомых вспомнил вот сейчас, в этот день и в этот миг о нас, вспомнил бы тепло и без осуждения и послал бы привет от себя и от любимой Родины. Неужели никто, никто не вспомнит?

В нынешний праздник 7 Ноября у нас перебывало много народу – были Игорь и Нина с Маришей (полькой) от Насса, вся «гоп-компания» от Бангера, Иван-Великий и Василь из «Шалмана», Сашко от Клодта, сыновья Степана – Генка и Толька и, наконец, Янек от Нагеля с двумя совсем незнакомыми поляками. Павел Аристархович с Юрой не пришли – наверное, как и говорили, уехали в Готенхафен навещать какую-то старую, больную знакомую. Разговоры, естественно, велись об одном – где, когда, скоро ли? Между прочим, друзья Янека (они приехали из Мариенвердера) сообщили новость: будто бы Киев и Минск в наших руках. Очень хочется поверить в это, но я стараюсь сдержать рвущуюся из сердца радость – ведь уже столько было разочарований!

Однако позднее выяснилось, что сведения эти, правда только в отношении Киева, – верные. Ближе к вечеру, когда почти все гости удалились, я, Сима и Нинка решили сходить к Клееманну навестить Галю. И у железнодорожного переезда неожиданно встретили Василия. Он только что прибыл с 5-часовым поездом и направлялся к нам. Узнав, куда мы держим путь, Василий пошел с нами. «Если скряга Клееманн в духе – выпьем все по бокалу пивка. Сегодня я угощаю», – со щедростью заправского кутилы сказал он.

Вскоре нас догнали Михаил и Алекс Болтун от Бангера, а у поворота в деревню к нашей компании присоединились также «старый», его жена пани Ядвига и Юзя (польская семья, работающая у Клодта).

В баре, несмотря на воскресный день, было малолюдно. Группа стоявших возле входа безусых «гитлерюгендов» молча, с опаской посторонились, пропуская нас. Две сидящие за угловым столиком тощие фрау, задрав носы, презрительно отвернулись от «нечистых восточников».

На этот раз Василию не пришлось раскошелиться. Возле стойки вели о чем-то беседу с Клееманном двое английских пленных – наши старые знакомые от Степана – Фред и Боб. Они разом обернулись на наши голоса, заулыбались, подняли в приветственных жестах руки: «Добрый день! Здравствуйте. Ну, как жизнь – ви гет ес? – И без паузы торжественно закончили: – Поздравляем вас – вчера русские взяли Киев!»

Значит, все правда! Значит, поляки не соврали. У меня возникло острое желание схватить Боба и Фреда за руки, закружить их, расцеловать в оживленные, улыбающиеся лица. Но… не посмела.

Они поняли наше состояние. «За такую победу надо непременно выпить, – заявил Боб и принялся энергично считать, сколько ему заказать пива. – Да, да, ты не ослышался, старый грабитель, – именно десять кружек! – сказал он вконец изумленному Клееманну. – Это – все мои друзья, и у нас есть сегодня повод для пиршества».

Фред с Василием сдвинули два стола, и мы все, как порядочные, уселись за них. Заглянула в бар Галя с пустым подносом в руках, и Боб тут же, с молчаливого согласия Клееманна, усадил ее тоже за стол. Фред опустил монетки в прорезь стоящего в углу музыкального ящика, и оттуда вдруг полились чарующие звуки старого штраусовского вальса. И снова, снова мгновенно вспоминалась мне наша «Кирха», волшебное мерцание экрана в полутемном зале, а на нем – мчащийся по весенней, залитой солнцем лесной дороге экипаж, и улыбающееся лицо красавицы Карлы Доннер, напевающей под аккомпанемент соловьиного оркестра знаменитую мелодию. «Большой вальс»… Неожиданно запершило в горле, глаза наполнились непрошеными слезами. Почему-то показалось, что я дома, в России, что сижу с друзьями в каком-то ресторане и что это только для нас играет такая прекрасная музыка. Почему так показалось – не знаю. Ведь я еще никогда не бывала ни в каких ресторанах, но подумалось, что именно так должно бы все быть: накрытый белоснежной скатертью стол, вокруг доброжелательные лица друзей и много чудесной, берущей за сердце музыки…

Я, конечно, постаралась скрыть свое состояние, отвернувшись, незаметно смахнула ладонью нежданные слезы, но англичане наверняка заметили и поняли этот жест. Не обращая внимания на застывших в негодующих позах тощих «фрау», они громко и горячо стали заверять нас, что, слава Богу, война скоро закончится, что русские берут город за городом и их мужеством восхищается весь мир, что не сегодня завтра Германию ждет окончательный «капут» и мы все поедем по домам, прочь из этого вонючего дерьма, именуемого Грозз-Кребсом…

Но увы, скоро столь приятному нашему застолью суждено было прерваться. Выглянувший случайно в окно Клееманн сказал встревоженно: «Расходитесь, камераден, и как можно быстрей!.. Сюда направляется этот гнусный полицейский тип – Квашник!»

Поднялась легкая паника. Первыми дали тягу поляки. За ними выскочили за дверь Сима с Ниной и Василий (они сидели ближе ко входу). Как-то незаметно исчезли, словно испарились, Михаил с Алексом. Я же, как всегда, не успела. Увидев, как испуганные Клееманн с Галей, а с ними и Фред с Бобом «заметают следы», бросилась к ним на помощь. Распихать по стойке кружки и растащить столы оказалось делом одной минуты, но Квашник уже стоял на пороге.

Я столкнулась с ним в дверях. Высокомерный взгляд, тонкие губы злобно сжаты. На запястье единственной руки висит резиновая плеть, которой Квашник лениво поигрывает. «Ну вот, ты и попалась мне наконец, пся крев, холера», – с насмешливой издевкой говорит он и, чтобы я случайно не выскочила, носком ботинка упирается в противоположный дверной косяк. Он подозрительно окидывает взглядом помещение.

– Говори, что здесь делала? Что вы все тут, поганые поляки и русские свиньи, делали? Что за сборище организовали? Говори! Ну… Ну?!

Неожиданно у моего плеча возник Фред. Он был бледен, однако вид его отнюдь не казался испуганным или растерянным.

– Пожалуйста, не повышайте голос и выпустите эту девушку, – спокойно сказал он. – Она здесь ни при чем. Это я пригласил ее и всех остальных выпить за мое здоровье по бокалу пива. У меня сегодня праздник – день рождения. Вон хозяин бара вам подтвердит… Так что с меня и спрос. С меня одного – понятно? Отпустите девушку – уберите ногу!

И неожиданно Квашник сдался. Он не только послушно отвел свой башмак, но и сам, пропуская меня, посторонился, плотнее прижался к дверной притолоке. Я, конечно, не стала ожидать джентльменского предложения от этого типа покинуть зал, а, благодарно кивнув Фреду, тут же выскочила наружу.

Вся наша компания уже была далеко.