Эти люди (на своем уровне) подпадают под определение Каца, изучавшего мотивацию американских убийц: чувство фрустрации/унижения не оставляет им другого шанса на защиту (как они ее понимают), кроме физического уничтожения врага. Поскольку руководители напрямую не участвовали в репрессиях, они действовали хладнокровно и не впадая в раж принимали решения. Это их не оправдывает — в любом случае они виновны в массовых убийствах.

Но не они одни несут ответственность за кровавые чистки. Элиты, активисты общественных движений, социальная опора националистов — все эти слои прошли через радикализацию. Лишь немногие догадывались о последствиях своих действий. Немногие югославы знали заранее, что им суждено стать убийцами. И даже когда они совершали зверства, это оправдывалось местью или самозащитой. Чистка проведена, этническая община избавилась от врагов, тот, кто это сделал, в глазах простых людей — не преступник, а патриот. «Что было бы, если бы невооруженный Кордич не преградил путь сербской колонне грузовиков с боеприпасами в самом начале конфликта?» — спросил свидетель на суде. И сербские националисты, и сам Милошевич в глазах многих своих соотечественников выглядят спасителями, бросившими вызов всему миру. Опросы общественного мнения свидетельствуют о том, что многие сербы считают их героями, а не злодеями.

Свой путь они начали не как крайние радикалы, приверженные ценностной рациональности (по Максу Веберу), то есть не как те, кто абсолютизирует некую цель-ценность вне зависимости от средств ее достижения. Как и в других случаях, они были порабощены идеей, идеей самоубийственной защиты нации, когда самые кровавые средства рассматриваются как жестокая необходимость, как искупление страха и унижения. Чтобы защитить народ, надо пролить кровь, говорили Младич и Мацура. Пусть воюют преступники, если попы и монашки не хотят брать в руки оружия, говорил Векич. Лишь добровольцы смогут взять на себя такую ношу, сказал сербский генерал. Не все националисты переступили через роковую черту. Некоторые сумели вовремя остановиться, как Драшкович в Сербии и Плавшич в Республике Сербской. Но все же, большинство лидеров на всех уровнях были привержены «этике ценностей» в ущерб, как говорил Вебер, высшей цели политического лидера — «этике ответственности», способности достигать конкретных целей от имени и во имя всего народа. В результате, они недооценили своего противника, которого они демонизировали в образе усташей, четников, исламских фундаменталистов. Лидеры и рядовые борцы за идею не задумывались о том, с какой силой будет нанесен ответный удар. Катастрофически недооценил своих оппонентов Милошевич. Его защита сербов обернулась уничтожением почти всех сербских анклавов, вызвала миллионный поток беженцев и разрушила сербскую экономику. За политику Туджмана кровью заплатили сами хорваты; лидеры самопровозглашенных республик и националистических партий нанесли огромный ущерб тем, кто так преданно их поддерживал; тысячи и тысячи югославов погубили сами себя. Если бы их поведение было более целерациональным, то желанных целей они смогли бы достичь с помощью компромисса. Человеку свойственно считать, что он мыслит и действует рационально, но сумма его поступков часто бывает иррациональной, а иногда и губительной для него самого.

Ричард Холбрук сказал, что достаточно сменить лидера, и все будет хорошо. Это убеждение стало основой внешней американской политики в послевоенном мире: вы только проведите демократические выборы, и вам станет хорошо. Проведите выборы, и тогда боснийским сербам, боснийским хорватам можно будет иметь свои собственные армии. Но выборы 1990–1991 гг. привели к победе этнонационалистов, знавших, что такое война. Все три последующих года демократически избранные правительства вели политику этнических чисток. Наконец, Соединенные Штаты и ряд международных организаций сменили курс, обратившись к тому, что Казинс (Consens, 2002) деликатно называет «стратегией попечительства». В реальности это внешнее авторитарное управление под временной диктатурой Пэдди Эшдауна. И у него это получается гораздо лучше, чем у национал-демократов.

Вина лежит не только на лидере. Ее разделяют все три эшелона исполнителей. Лидеры были и кукловодами, и одновременна марионетками в руках вооруженных боевиков и их социальной базы. Милошевич клялся, что объединит всех сербов в одно государство, если другие республики не захотят жить в обновленной Федерации. Его бы смело собственное окружение, если бы он отказался от идеи Великой Сербии. Другие сербы были заражены идеей органического национализма и имели явное военное превосходство для достижения своих целей. Стратегия Туджмана, его соратников, его социальной опоры волею обстоятельств была скорее оборонительной, чем наступательной. Но и режим Туджмана пришел к власти с программой органического национализма, поэтому перед лицом сербской угрозы он не смог пойти на попятную. Радикалы начали раскачивать лодку: провокации, агитация, прямое принуждение шаг за шагом создавали атмосферу ненависти, страха и насилия. На этом этапе эскалации главной силой стала армия и парамилитарные отряды. Когда этнонационалисты в открытой борьбе выиграли выборы и кредит доверия, быстрее всех вооружились радикалы. В большинстве рассмотренных конфликтов насилие «сверху и извне» ставило финальную точку в затянувшемся споре. Это могло быть насилие, организованное или собственным государством, или этнической родиной, или парамилитарными формированиями. Вооруженные хорваты убили доброго и разумного начальника полиции в Осиеке. Хорватские боевики ХСО мимоходом вырезали клан Остожичей в Меджугорье. В долине Лашвы радикальные хорваты получили оружие из военных арсеналов и от эмигрантов. Сербы в Хорватии, Боснии, Косово вели наступление широким фронтом. Их вооружили ЮНА (Югославская народная армия) и Милошевич. Каждая победа радикалов была поражением для умеренных, их сминали раньше, чем они успевали возвысить голос. Этническая война мобилизовала все общины. Как гигантский пылесос она втягивала в себя народные силы и экономические ресурсы. Согласно тезису 7, кровавые чистки осуществляют три главных актора: партийно-государственные элиты, их вооруженные формирования и социальная база поддержки национализма. Эти силы не составляли большинство, но они смогли мобилизовать электоральную поддержку для защиты этнического сообщества. Две линии обороны столкнулись и вызвали этническую войну. Идеологический контроль над средствами информации и превосходящая политическая и военная сила могли бы привести к покорности сопротивляющегося (под тем же идеологическим прессингом) противника. Но насколько запутанным оказался клубок противоречий! Еще на заре демократизации и лидеры, и их электорат не шли ни на какие компромиссы. Возникла тупиковая ситуация. Ею воспользовались немногочисленные радикалы и вооруженные ополченцы в приграничных районах и сделали свой ход. Милошевич и его соратники были вынуждены пойти на эскалацию агрессии. Бездарные военные действия центра и неожиданно сильное сопротивление вызвали новый виток эскалации. Это был иррациональный процесс, хотя его акторы пытались просчитать соответствие возможностей и поставленных целей и действовали (как им казалось) в рамках инструментальной рациональности. В этом они потерпели крах, и началась кровавая чистка. Боевики оказались куда хуже дисциплинированными и вымуштрованными, чем немецкие нацисты. Зверства были стихийными, а значит и менее эффективными. Если проводить