аналогию со Второй мировой войной, то больше всего они напоминали усташей — и тем с большим удовольствием их убивали сербы. Мотивация, как и всегда, была двоякой. Боец отряда Шешеля в Косове признался: «Я сербский патриот. Я воюю за дело Сербии. А также ради денег, деньги — вот оно главное… Месть — хорошая штука, особенно когда убиваешь парней из АОК (Армия освобождения Косова). Хорошо тогда было… Теперь ни есть, ни спать не могу — все кончилось» (Judah, 2000: 246). Непримиримые борцы за идею часто были просто кровавыми громилами. Если в разных странах мира дать винтовки молодым парням и сказать им, что надо избавить свой народ от врагов, если при этом разрешить им грабить и напиваться, то они превратят мир в Содом и Гоморру, даже еще и получат от этого удовольствие. Возьмите европейских футбольных фанатов, добавьте к ним техасских ковбоев с кольтами, сотрудников спецслужб со всего мира, разрешите им провести пару этнических чисток, — в особенности против тех, у кого больше денег и привилегий, — и по миру прокатится волна самого отвратительного насилия. А есть и правительства, которые именно этому сброду поручают проведение подобных миссий, чтобы самим оставаться белыми и пушистыми. Снова и снова социальные силы, исторические процессы, культурные традиции при определенных, объективно опасных этнических и политических обстоятельствах приводят к кровавым чисткам вопреки субъективной воле их авторов и исполнителей.

ГЛАВА 14

Руанда, I

На пути в опасную зону

Африканский континент избежал участи Европы, там не было масштабных и долговременных этнических чисток. Это не означает, что там не было и этнического насилия. Как пишет Горовиц (Horowitz, 1985), строительным материалом африканской политики почти всегда служила этничность. Политические партии, армейские группировки представляют этнические или региональные группы, тоже, как правило, этнические. Большинство африканских стран слаборазвиты, их территориальная инфраструктура находится в зачаточном состоянии, многие государства вообще стоят на грани распада. Эта нестабильность часто ведет к насилию, к государственным переворотам с жестокими репрессиями. Гражданские войны оборачиваются массовой резней на этнической почве, особенно если сталкиваются группы этнического большинства и меньшинства двух или более противоборствующих сторон. Подобное происходило в Биафре, Анголе, Конго, Либерии, Сьерра-Леоне. Для Африки не характерны межгосударственные столкновения, хотя в последнее время они участились. Наиболее кровавые войны этнического характера захватили Центральную Африку. В этой главе мы опишем события, которые привели к такому исходу.

Главным сдерживающим фактором является, как ни странно, сама полиэтничность африканских государств. В Танзании насчитывается до 120 идентифицируемых этнических групп. Партии и фракции выстраиваются по этническому признаку, но чтобы достичь власти, им неизбежно приходится вступать в полиэтнические коалиции с другими партиями. Сложнейший политический торг требует от его участников рациональности мышления и готовности к этническому компромиссу. Часто это выливается в дискриминацию этнических групп, не встроенных в систему патрон-клиентских отношений, столь важных для развивающихся стран. Как отмечает Скаррит (Scarrit, 1993), политическая жизнь большинства африканских стран к югу от Сахары опирается на деидеологизированные полиэтнические коалиции. Этнические группы редко предъявляют требования территориального характера, поскольку государственные границы почти никогда не оспариваются. Вопреки распространенному мнению, колониальные державы в большинстве случаев достаточно здраво определили границы своих владений. Немногочисленные сепаратистские движения стремятся восстановить колониальные границы (Сомали и Эритрея). Лишь немногие этнические группы борются за национальную независимость и еще реже требуют военной интервенции, чтобы оказать помощь своим собратьям за пределами границ. По данным международной программы «Меньшинства в опасности», по крайней мере до начала 1990-х гг. этнические конфликты в Африке были менее ожесточенными, чем на других континентах, куда реже встречалась и жесткая этническая дискриминация (Gurr, 1993). Хуже обстояли дела лишь там, где макроэтнические коалиции выстраивались на политическом или идеологическом фундаменте.

Долговременные, стабильные режимы обладают способностью к объединению микрогрупп в единую макроэтническую идентичность, что часто вызывает коллективную враждебность исключенных групп. В Зимбабве язык шона, будучи историческим языком бывшего королевства, широко распространился. Малые племена, усвоившие этот язык, слились в этническую макроидентичность[89]. 80 % населения Зимбабве говорят на шона, что иногда вызывает конфликты с лингвистическим меньшинством, говорящим на языке ндебеле. Эти две группы составили костяк соперничающих национально-освободительных движений ЗАНУ и ЗАПУ. Тем не менее эти этничности менее стабильны, чем европейские, и тяготеют к фрагментации на микроэтничности. Победив в борьбе против ЗАПУ и белых поселенцев, лидер ЗАНУ Мугабе, опираясь на однопартийную систему, выстроил систему сдержек и противовесов между макро и микроэтничностями (Schutz, 1990). Как и президент Уганды Мусевени, Мугабе взял за образец авторитарную, но сбалансированную национальную политику Тито в Югославии[90]. К сожалению, потом он отказался от нее в пользу более жестких методов.

В других регионах связующим звеном между этничностями была религия, в особенности в Северной Африке, разрезанной на мусульманский и христианским мир. Национальная пестрота этой части Африки сглажена двумя макроидентичностями, христианской и мусульманской, последняя сцементирована единым языком — арабским. Столкновение двух религий генерирует наибольшее число этнических конфликтов в Африке. Все этнические конфликты в Нигерии вторичны по сравнению с поляризацией противоречий между мусульманским Севером и христианским Югом, требующими пересмотра старинной (вековой) конституции страны (Ibrahim, 1999). Едва ли не самый красноречивый пример являет собой Судан, родина 50 микроэтнических групп, говорящих на 114 языках. Многочисленные народности Севера — 70 % населения — слились в мусульманскую арабоговорящую макроидентичность. Подавив оппозицию умеренных мусульманских партий, правительство Севера упорно пытается создать исламское государство на всей территории страны и подчинить себе христиан и последователей анимизма на юге и западе. Сопротивление подавляется полицией, армией, политическими чистками. Три десятилетия бесконечной войны унесли жизни почти двух миллионов человек, 4 миллиона стали беженцами. Большинство жертв — христиане и анимисты. Зверства, в том числе и обращение в рабство христианских детей, не прекращаются, хотя (с переменным успехом) ведутся постоянные переговоры (Deng, 1990; Human Rights Watch, 2003; Voll, 1990). В 2003 г. вспыхнул конфликт в Далуфе на западе Судана. Африканские землепашцы и арабские скотоводы начали борьбу за землю и воду, в конфликт вмешалось суданское правительство, создавшее и вооружившее арабское конное ополчение «Джанджавид» («дьяволы на конях»). Арабы лишили крова более миллиона африканцев, тысячи были убиты, произошла полномасштабная кровавая этническая чистка. Причиной конфликта была не религия, поскольку и те, и другие исповедуют ислам (Human Rights Watch, 2004). По этнической напряженности Судан можно сравнить лишь с одной другой страной на всем африканском континенте. Эти страны вплотную подошли к опасной зоне по одной и той же причине: две макроэтнические группы претендуют на одну и ту же территорию, при этом обеим сторонам эта