иногда писали о геноциде как о продолжении традиций первобытного трибализма, уважающие себя ученые никогда так не считали. И все же, хуту и тутси — древние этнические группы. Даже с точки зрения биологии между ними существуют генотипические и фенотипические расхождения, проявляющие себя в группе крови, пигментации кожи, расщеплении лактозы. Половину руандийцев можно сейчас с первого взгляда распознать как хуту или как тутси. Хуту ниже и шире в плечах (разница в росте в среднем 12 см), они принадлежат к фенотипу народа банту — низкорослых, но крепких. Тутси относятся к высокорослым племенам с более хрупким телосложением, которых часто называют «хима» или «хамитами». Эти термины спорны, поскольку позаимствованы из Ветхого Завета и переосмыслены европейскими расовыми теориями. Самые богатые кланы тутси занимались скотоводством, хуту в основном были земледельцами. Хуту, скорее всего, являются потомками древних землепашцев этого региона, тутси — потомки скотоводов, пришедших на эти земли в XV веке и основавших королевство, которому подчинились местные племена. Идентичность тутси вполне ясна, но само слово со временем стало обозначать «правители». Этноним хуту в значении «подвластный», «покоренный» появился позже. Собственно хуту — это потомки множества смешавшихся племен (этот вопрос детально рассматривается в: Mamdani, 2001: гл. 2).

Потом история усложнилась. Государство тутси контролировало лишь часть территории современной Руанды, в другой части обитали независимые племена хуту, создавшие свое протогосударство. И те и другие государственные образования были построены по клановому принципу, хуту свободно входили в те же кланы, что и тутси. Две этнические группы взаимодействовали в течение 400 лет культурной ассимиляции, у них были общие обычаи и один язык — киньяруанда. Но эффект перекрестных браков был ослаблен социальными традициями — по закону ребенок от смешанного брака принимал национальность отца (Mboinimpa, 1999). К XX веку хуту и тутси осознали свою идентичность. Статус тутси был гораздо выше, чем у хуту, что вызывало острые конфликты, осложненные социальными и этническими факторами. У обоих народов были богатые и бедные, угнетатели и угнетенные. Некоторые хуту выбивались в люди, и тогда они считались тутси. Таким образом, хотя этнические идентичности были четко определены, они размывались классовыми и политическими различиями, что было нормой в древнейшей истории (см. глава 2).

Немецкие (1908–1924 гг.) и бельгийские (1924–1962 гг.) колонизаторы сделали этническое самосознание этих народов более расовым[92]. Как и другие колониальные режимы, они считали, что покоренные ими народы имеют сильные расовые различия. Бельгийцам казалось, что тутси обладают европеоидными чертами, при этом они все же черные. Из этого делался вывод — тутси потомки хамитских завоевателей, пришедшие с севера (из Эфиопии и даже Среднего Востока). Они принесли с собой прогрессивный «феодализм» и подняли до своего уровня «дикарей» хуту. В очередной раз сработало хорошо нам знакомое клише расовой неполноценности. И вот по всей Руанде, на ее «тысячи холмах»[93], тутси стали полицейскими, дворниками, рабочими национализированных предприятий, они были допущены к кормушке, лишь потому что принадлежали к избранной нации. Жилось им небогато, но все же лучше, чем тем, кто к избранным не принадлежал. Патрональное государство могло дать рабочие места многим тысячам. Этническое неравноправие было особенно заметно в Бурунди, где тутси монополизировали политическую, экономическую и военную власть. В рассматриваемом случае не стоит переоценивать важность этнической идеологии применительно к этническим чисткам. Существовала и этническая экономика. Этничность не замещала в чистом виде социальные отношения, скорее, это было смешением и того, и другого — классовые интересы были завуалированы этнонационалистической идеологией.

Кровопролития 1959 г. вызвали первый поток беженцев, дискриминация и насилие сделали его непрекращающимся. Среди эмигрантов было много солдат-тутси, приверженцев имперского реваншизма, они были готовы к войне с Руандой. Два неудачных вторжения в 1963 и 1967 гг. вызвали ответные репрессии против тутси в Руанде. 20 тысяч тех, кого посчитали пособниками врага, было уничтожено. Еще одна вспышка насилия произошла в 1973 г., когда режим Хабиаримана запретил тутси занимать административные должности. К концу 1970-х почти полмиллиона тутси уехали из страны. Они были вычищены из административного аппарата, но прямого кровавого насилия между 1979 и 1990 г. практически не было. Если бы оба народа согласились бы с новым распределением социальных ролей — в распоряжении хуту государственные и экономические прерогативы, в распоряжении тутси негосударственный частный бизнес — могла бы сложиться интересная конфигурация отношений, напоминающая социальную стратификацию белого и черного населения в большинстве стран постколониальной Африки. Но теперь два народа оказались разобщенными. Радикалы хуту даже требовали лишить тутси гражданства, поскольку те не были коренным народом страны. Режим Хабиариманы позволил тутси сохранить свой гражданский статус, он даже выступил за национальное примирение при условии, что хуту сохранят привилегии титульной нации, а эмигрантам тутси будет запрещено возвращение в страну. Тутси, оставшиеся в Руанде, спокойно приняли это условие. Реальных предпосылок для геноцида тогда не было.

ЭСКАЛАЦИЯ ЭТНИЧЕСКОГО КОНФЛИКТА В 1985–1993 ГОДАХ

Далее Руанда перенесла три последовательных дестабилизирующих удара извне — от Бурунди, от вторжения тутси и от международного сообщества. В Бурунди правящий класс тутси прочно удерживал власть, не гнушаясь кровавыми репрессиями, прикармливая при этом часть хуту теми или иными политическими привилегиями. Лишь немногие хуту могли служить в армии — армия оставалась главным бастионом тутси. Радикализация национального сознания захватила обе группы, этот процесс начался в городах, потом перекинулся и на село. В отличие от Руанды, репрессии в Бурунди имели эффект бумеранга: беспощадные восстания хуту подавлялись еще более беспощадно, при этом основной удар приходился по образованному слою — интеллектуалов надо было сломить в первую очередь, чтобы в зародыше подавить политическую оппозицию. Это был этнический политицид, проводимый армией, молодежным движением тутси, беженцами из Руанды, студентами и даже школьниками. Правящая верхушка тутси не стремилась к тотальной этнической чистке, хуту хотели отвести роль низшего класса и не более. Радикалы хуту, в свою очередь, стремились опрокинуть владычество тутси и присвоить себе власть в стране. В некоторых районах массовые беспорядки переросли в восстания и локальный геноцид. Многие хуту, укрывшиеся в Руанде, осуществляли партизанские рейды на территорию Бурунди, другие укрепились во власти и резко радикализировались (Lemarchand, 1995а, 1995b; Reyntjens, 1994). Интервенция тутси в 1990 г. стала тяжелейшим ударом по межэтническому примирению. Она пришла из Уганды, страны, которая и не собиралась лезть в драку, но очень хотела избавиться от беспокойных тутси. Эмигранты тутси стали главной боевой силой армии Мусевени, победившей в гражданской войне 1970—1980-х гг. Тутси могли преспокойно жить и в Уганде среди других народов той же языковой группы, но местное население их не любило и всячески препятствовало им войти в