Уго не хотел плакать, глядя на то, что осталось от Барчи. Она вышла на самый центр площади, и чем яростнее Уго пытался сдержать слезы, тем больше крови сочилось из-под его ногтей, впившихся в стену церкви. Но он не отрывал глаз, это был его долг – мавританка пошла на смерть ради Мерсе. Барча посмотрела на церковь Святой Марии – оттуда началось ее заключение во дворце епископа. И никто не мог уловить, какое утешение приносила ей память о том, как ее девочка входила в храм подобно королеве. Уго знал, что Барча его увидела: их взгляды встретились – всего на мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы рассказать друг другу всю жизнь.

Барча закричала – возможно, это был самый громкий крик в ее жизни – и попыталась встать. Уго не выдержал и заплакал. И вдруг – быть может, из-за отчаянного вопля мавританки, или в силу внезапного молчания, которым толпа встретила это последнее усилие обреченной женщины, или просто по собственному желанию – осел встал. Солдат, его тянувший, был удивлен. Как и толпа. Барча поднялась, сколь могла выпрямилась и устремила взор на церковь Святой Марии у Моря.

Солнце озарило фигуру сломленной женщины, с головы до ног выпачканной грязью и кровью.

Взгляды Уго и Барчи снова встретились. Мавританка дрожала, изо всех сил пытаясь стоять прямо. А потом на ее разбитом лице появилась неопределенная гримаса. Лишь Уго понял, что она значила: благодарность, привязанность, нежность… «Запомни этот дар, – хотела она ему сказать, – мой дар. Я отдаю за нее свою жизнь. Спаси мою девочку». Они тихонько улыбнулись друг другу, и Барча, не скрывая боли, распрямилась еще больше, показывая, насколько она сильная, показывая, что Уго должен запомнить свою мавританку именно такой и что она не хочет, чтобы он видел ее несчастье, ее падение.

Тем временем, несмотря на все усилия солдата, осел не двигался с места.

– Перед Святой Марией, – прошептала женщина на лестнице.

– Словно это чудо, – сказала вторая.

– Чудо! – воскликнула третья.

– Дева не хочет, чтобы мавританку казнили!

– Освободите ее!

«Чудо!» – закричала толпа. Уго огляделся и затаил дыхание. Неужели осужденную еще можно спасти?

Офицер, сопровождающий процессию, обнажил меч и плашмя ударил осла по крупу. Серый заревел и прыгнул вперед – Барча вновь рухнула, а осел продолжил движение.

– Чудо? – передразнил солдат, почтительно кланяясь ослику.

Толпа ответила взрывом хохота.

27

Уго вернулся в таверну окольными путями, стараясь идти как можно дальше от улиц, где продолжали мучить Барчу, волоча ее на берег, к верфям. Он не мог сдержать слез. Барча обрекла себя на смерть ради них, ради Мерсе. Ее четвертуют на Новой площади перед дворцом епископа, затем насадят голову на пику и развесят останки по всей Барселоне. Уго пришлось сесть на скамейку, прежде чем он достиг площади Сант-Жауме, – ноги подкашивались, неконтролируемая дрожь сковывала движения, но Уго глубоко вздохнул и заставил себя продолжить путь. В таверне не оказалось ни одного посетителя. Катерина сидела в одиночестве за одним из длинных столов – перед ней стояла чаша с вином. Педро покачал головой, когда Уго показал на чашу. «Это первая», – тихо сказал мальчик. Уго налил себе вина, сел рядом с Катериной и взял ее за руку.

– Я вчера ходил к нотариусу, – сказал виноторговец. – Теперь ты моя наследница. Так что если со мной что-нибудь случится…

Услышав эти слова, Катерина вырвала свою руку, закрыла лицо и заплакала.

– Катерина, – прошептал Уго, пытаясь ее утешить.

– Мне не нужна таверна, – проговорила она, не отнимая рук. Уго изумился. – Мне нужен ты.

– Да, но я хочу тебя защитить.

– Я не хочу и думать, что ты можешь умереть. – Катерина опустила руки и говорила громко, глядя на него бледными покрасневшими глазами.

– Милая, со мной все будет хорошо.

– Тогда зачем… – Катерина осеклась. «Зачем ты составил завещание?» – хотела она спросить. – Я буду о тебе молиться, – произнесла Катерина вместо этого.

Пили молча. Вдалеке еще был слышен шум мрачной процессии, возвращающейся с Новой площади, – возможно, по Рамбле. Катерина задрожала – они оба замерли в благоговейном молчании, понимая, что происходит в эти минуты. Звук шагов, крики и смех на улице Бокерия, тихой и почти безлюдной до сей поры, возвестили о смерти Барчи. Уго поднялся и нежно поцеловал Катерину в макушку. Он пошел в свою комнату, взял теплую одежду, затем запасся сыром и солониной, достал часть сэкономленных денег и вернулся на первый этаж. Катерина по-прежнему сидела за столом – бледная и безмолвная.

– Я ухожу, – шепнул ей Уго, – если понадобится, монеты спрятаны там же, где и всегда.

Он вновь ее поцеловал. Катерина не ответила. На выходе Уго обратился к Педро:

– Позаботься о ней.

Уго скорым шагом пошел по улице Бокерия в сторону Раваля, направляясь к воротам Сант-Антони. Он не знал, в каких местах города будут выставлены на всеобщее обозрение части разрубленного тела Барчи. Голову водрузят на Новой площади, перед дворцом епископа, – это все, что было ему известно. Его бросило в дрожь от одной мысли, что он может набрести на останки Барчи, – поэтому винодел ускорил шаг, уклоняясь от ликующих горожан. Если бы он не спешил и если бы улица была менее людной, он мог бы оглянуться и увидеть, как Катерина стоит у дверей таверны и опускает руку, которой напрасно махала на прощание.

Когда Уго прошел через ворота Сант-Антони и оказался за пределами Барселоны, так и не наткнувшись на останки Барчи, он немного успокоился. Он нужен Мерсе, и мавританка отдала жизнь, чтобы он мог спасти девочку. Уго пошел в сторону Таррагоны. После того как мавританка выяснила, где находится аббатиса Беатрис, Уго пытался отыскать монастырь Бонрепос, но не мог найти никого, кто знал бы об этом месте. Зато ему попались люди, знавшие про картезианский монастырь в Эскаладеи, – он располагался в нескольких лигах от Таррагоны, в глубине страны. Рассказывали, что был еще один путь – через монастырь Поблет, где хоронили королей, но все советовали избрать другой – из Барселоны через Вилафранка-дел-Пенедес в Таррагону.

Барча и Катерина. Одна умерла, с другой он только что простился. «Долой страх», – твердо сказал себе Уго. Он зашагал быстрее, подумав о Мерсе. Опасность, угрожавшая дочери, придала ему решимости и вытеснила встревоженное лицо Катерины на задворки сознания. Все сомнения Уго рассеялись.

В течение долгих лет, когда Рехина скрывала имя настоящей матери девочки, Уго много раз задумывался, кто бы это мог быть: скончавшаяся при родах молодая