— Пр иготовиться Юрию Гастеву, сыну поэта.

Как по хлопку стартового пистолета Гастев вскочил и выбежал, выскочил из зала. К этому времени мы уже достаточно хорошо знали его и догадались, что он в буфет, глотнуть наркомовских сто грамм для отваги перед атакой. Вернулся. Его вызвали. Он вышел. Привалился на кафедре, приобнял ее, не в зал смотрит, в пол, вниз. И медленно, как бы разгоняясь, стал говорить:

— Тут все подряд выступающие говорили про последний день, когда они видели моего отца Алексея Капитоновича Гастева…

Но не было, не было последнего дня.

Последней была ночь!

Его забирали ночью.

Как воры, вломились толпой.

Время грабежей и преступлений…

Эмоциональный заряд был сильный, близкий к истерике, люди в президиуме почувствовали, что и они под подозрением…

Общее состояние беды, болезни.

В Томске

За пять месяцев до окончания аспирантуры я встал в очередь на защиту. Очередь была на несколько месяцев. Я не успел, а когда уехал в Томск на работу, она еще отодвинулась чуть ли не на год. Потом я защитился. Стал доцентом, получил первую в жизни квартиру. По тем временам просто-таки роскошную. Сорок квадратных метров. Трехкомнатную, с балконом и лоджией.

Однажды зимним вечером в квартиру позвонили. Это случалось. Соседи за водкой, друзья с водкой, студенты и аспиранты так, пообщаться.

Открываю — Гастев.

— Что, не узнаешь?

— Узнать-то узнаю, здравствуйте, Юрий Алексеевич! Но вы… Здесь? Заходите.

Пить будете? Водки налить? Откуда у вас мой адрес?

— Пить? Водку? Теплую? Из мыльницы? А чай есть? Смирновы адрес дали. Сейчас все расскажу.

Он снял пальто, шапку, познакомился с женой Люсей, с сыновьями, они уже о нем слышали, сел за стол и стал рассказывать. Вызвал его к себе на Лубянку генерал КГБ N (не помню фамилии) и объяснил, что КГБ — организация серьезная и очень занятая. На шутки времени и сил не хватает. Что Гастев им постоянным своим антисоветизмом и мельтешением во всех подозрительных местах, на всех сходках и явках надоел и исправить его нет никакой возможности. Короче, ультиматум: или добровольно на Запад, или под охраной в столыпинском вагоне, привычным маршрутом на Восток.

Месяц на размышление. Гастев схватился и поехал в Томск, к нам. «Скрываться?» — опешил я. Наступило-таки наконец и для меня время за керосином идти. От судьбы не отвертишься. Говорили мне блатные, что политическая статья — на всю жизнь. На свободе политические не умирают. «А жена как? А дети малые?» — «Да нет. Я всего на несколько дней. В этих краях мой отец в ссылке сидел, и я хочу обо всем этом написать. Но все говорят, что я дотошный, точный в деталях и аккуратный в мелочах. Оказалось, верно. Я должен своими глазами увидеть, как это все выглядит, то, что его окружало, что он видел. Своими ногами прошагать по дорожке, где он ходил, на тот завод, на самом заводе все осмотреть, в избе, где он жил… У меня кое-какие примерные адреса есть. Хорошо бы поднять архивы. Я разузнал, что он тут несколько статей полемических написал и издал. У меня название есть, против кого и приблизительные даты».

Я ему попытался объяснить, что, может, лучше эти пару дней в теплом архиве провести, постель, еда, интересные собеседники… А добираться туда — не знаю куда, транспорт не ходит, голуби на лету замерзают. Он уже все знал и не слушал. Утром поел и пожаловался, что у нас холодная вода недостаточно хорошо идет. Я было пошутил, что зато с горячей водой, слава Богу, проблем нет. Но он, как молодой народник привык по утрам холодной водой обливаться для взбодрения духа, а когда напор слабый, то и кайф не тот.

И умчался.

Через несколько дней только вернулся, опять уже к ночи. Все видел, все записал, со многими переговорил, сфотографировал, схемы нарисовал. Пора домой, до конца отпущенного месяца еще черт-те сколько предстоит сделать. Жаль, до архивов не добрался. Ну тут моя жена — золотой человек Люся, вызвалась.

Исключительной, рекордной надежности женщина, она, сразу после отъезда Юрия Алексеевича, за несколько дней, надо было торопиться, все отыскала.

С ксероксами тогда была беда, так она от руки все статьи и самого Гастева Алексея Капитоновича, и его оппонентов и супротивников переписала с сохранением «ятей» и переносов. Гастев ее за это отдельно зауважал и прислал исключительно теплую благодарность, приписав, что и ко мне стал лучше относиться.

Спасибо Люсе.

Проводы

Прошло несколько месяцев, мы полагали, что Гастев уже давно уехал в прекрасные страны. Настало время отпусков, и мы прилетели с женой и детьми на недельку в Москву, перед еще одним перелетом в Крым, где жили Люсины родители. И тут наш близкий друг, мехматянин из МГУ Толя Одуло[38] говорит:

— А знаешь, Гастев завтра уезжает? Он должен был вчера улететь, но так энергично прощался, что не приехал в аэропорт. Теперь грозятся его в наручниках туда доставить. Он и сейчас на отходной гулянке.

Нет, конечно, ничего такого я не знал.

— Хочешь, я позвоню, узнаю или адрес, где они собрались, или хотя бы телефон?

— Давай.

Через минуту у меня был телефон явки, и я тут же позвонил. Подошел неизвестный.

— Гастева можно? Юрия Алексеевича.

— Едва ли. А кто спрашивает?

— Скажите ему, передайте ему, что Родосы. Двое. Валерий и Люся.

— Вы можете подождать у телефона?

— Мы ждем здесь.

Через некоторое время трубку взял сам Гастев. Подошел.

А, судя по голосу, по выговору, скорее подвели. Подтащили.

— Рррребята, дорогие… Валера, Люся, я вас люблю, хватайте такси и приезжайте немедленно. О как хорошо, что вы здесь, а то бы не попрощались. Диктую адрес…

Кто там… Кто-нибудь… Какой здесь адрес?

Это было где-то за окружной дорогой, когда мы приехали, было уже часов десять. Мы позвонили, дверь открылась, и незнакомые люди спросили:

— Вы Валера и Люся? Ну, слава Богу, еле дождались.

Милые друзья Гастева волоком подтащили его к нам. Он нас самостоятельно обнял, поцеловал, сказал несколько слов любви и признательности, и его тут же отволокли и уложили в кресло. Где он и отключился.

Нам объяснили, что ему и раньше предлагали прилечь, но он сказал, что нас дождется и тогда.

Все кровати, диваны были битком полны людьми. На стульях сидели по двое. Мне кажется, что кое-какая мебель, непригодная для такого случая — шкафы, рояли, серванты — были вообще вынесены. Народу было как в трамвае. Вино, если кто приносил,