размышлениями над собственной судьбой, в мемуарной книге, которая вышла первоначально как «Вещая клюка судьбы» (2007), а через год была с обширными добавлениями переиздана под более благозвучным названием «Вещая мелодия судьбы» (2008).

Последние годы жизни М. почти безвылазно провел на переделкинской даче и 9 мая 2013 года сгорел при пожаре вместе с собранием автографов, архивом и ценнейшей библиотекой.

Режиссер-документалист Д. Дубшин, побывавший у него за неделю до гибели, вспоминает:

Горько говорить, но Олег Николаевич предстал перед нами человеком опустошенным, уставшим жить. Семь часов длился наш тяжелый разговор. Он читал стихи своего друга Сержа Чудакова и плакал. Вскакивал и требовал поднять бокалы за генералиссимуса Сталина. Несколько раз он повторил, что хочет умереть[1978].

Недаром ведь и в ответ на вопрос одного из интервьюеров: «Как Вы оглядываетесь на прожитое?», — М. сказал: «Я прожил жизнь, которой не было»[1979].

Соч.: Пляски на помойке: Роман. М.: Гея итэрум, 2000; Жизнь Бунина: Лишь слову жизнь дана. М.: Центрполиграф, 2001; От Мережковского до Бродского: Литература Русского зарубежья. М.: Просвещение, 2001; Вещая мелодия судьбы: Воспоминания. М.: Сибирский цирюльник, 2008; М. А. Булгаков. Судьба и творчество. M.: Просвещение, 2011.

Лит.: Сосницкая М. Йотирлинг Олега Михайлова // Юность. 2013. № 7; Боровиков С. Единомышленники // Знамя. 2021. № 2.

Михалков Сергей Владимирович (1913–2009)

Старт (и взлет) литературной карьеры М. принято связывать со стихотворением «Светлана», которое 22-летний первокурсник Литературного института напечатал в «Известиях» 29 июня 1935 года. И хотя сам М. многократно уверял впоследствии, что имя героини этой колыбельной лишь случайно совпало с именем 9-летней дочери Сталина, вождь народов обратил внимание и на стихотворение, действительно трогательное, и на его автора. «<…> Меня, — вспоминает М., — вызвали в ЦК[1980], вскоре дали Сталинскую премию вместе с Маршаком, Шолоховым, Фадеевым»[1981].

Ну, вскоре не вскоре, но именно после появления «Светланы» в печати жизнь начинающего поэта резко изменилась. Уже в следующем году в популярной «Библиотечке „Огонька“» у него вышла первая книга стихов для детей, на нее хвалебно откликнулись А. Фадеев в «Правде» и К. Чуковский («У советских детей появился новый поэт, самобытный и смелый»), еще через год М. приняли в Союз писателей (опять же будто бы по инициативе Сталина), в 1939 году он получил (в 26 лет!) высшую награду страны — орден Ленина, а весной 1941-го действительно Сталинскую премию 2-й степени.

Благосклонность вождя не покидала М. и дальше — в 1942 году Сталинской премией отметили сценарий фильма «Фронтовые подруги», ныне забытого, а в 1950-м еще одной премией пьесы «Илья Головин» — про композитора, под воздействием партийной критики отказывающегося от формалистических заблуждений, и «Я хочу домой», бичующую англо-американских душегубов. Самое же главное — в 1943 году именно Сталин одобрил и лично отредактировал представленный М. и Г. Эль-Регистаном текст Гимна Советского Союза. И, на это тоже стоит обратить внимание, если имя Г. Эль-Регистана как-то само собою сдвинулось в тень, то за М. с самого начала и уже навсегда закрепилось ироническое, конечно, но все-таки почтительное прозвище «гимнюк Советского Союза», надежно защищавшее его от возможных нападок.

На него, впрочем, никто никогда всерьез и не нападал. Войдя вот уж точно в каждую советскую семью как автор поэмы про дядю Степу, вовремя стихами, баснями, пьесами и статьями откликаясь на меняющуюся злобу дня, М. ошибок не совершал. Сказавши однажды, еще в январе 1947-го, Вс. Вишневскому «Надо знать, что там понравится „наверху“»[1982], — он так этой позиции и держался. Подготовил, например, в 1955 году как председатель Иностранной комиссии СП предложение о вступлении советских писателей в международный ПЕН-клуб — и тут же, заметив начальственное неудовольствие, снял это предложение как «неприемлемое». Выступил в октябре 1956-го в защиту романа В. Дудинцева «Не хлебом единым» — и уже в мае 1957 года, когда настроение «в верхах» переменилось, от своей поддержки опасного романа публично отрекся.

В дальнейшем у него уже и таких проб не будет. «Я, — ответил М. позднейшему интервьюеру, — под влиянием политики никогда не находился. Я служил государству. Советскому. Служил отечеству и сейчас служу. И тут нет отличия во времени — что тогда, что сейчас»[1983]. Причем, важная для его самопонимания тонкость, в отличие от многих и многих, служил он не как наемник, а как вассал, давший сюзерену клятву в пожизненной верности.

Власть это тоже понимала, так что задания М. получал только ответственные. Именно его в конце октября 1958 года отправили в Ленинград, чтобы организовать гневное возмущение провокационной выходкой Нобелевского комитета, и именно он, — как вспоминает Е. Эткинд, — «грозно осматривая собравшихся писателей, которым он сообщал о деле Пастернака, многозначительно сказал: „Сколько здесь среди вас Пастернаков?“ — подразумевая: „предателей“»[1984].

И именно он в марте 1963 года на пленуме правления СП СССР, где обличали «Преждевременную автобиографию», суровее всех спросил Е. Евтушенко: «За сколько сребреников ты продался буржуям?»

И именно он в феврале 1966 года написал прокурору основание для обвинения А. Синявского и Ю. Даниэля, а в ответ на «письмо 63-х» с просьбой передать уже осужденных писателей на поруки заметил: «Слава богу, у нас есть КГБ, охраняющее нас от таких писателей»[1985].

Соединение безоговорочной преданности царедворца с несомненным литературным талантом и тогда встречалось не столь уж часто, так что вслед за наградами пошли и должности: главный редактор сатирического киножурнала «Фитиль» (1962–1995), первый секретарь правления Московской писательской организации (1965–1970), председатель правления СП РСФСР (1970–1990), а с 2000-го и уже до кончины председатель, затем почетный председатель Международного сообщества писательских союзов (МСПС) — организации, после смерти Союза писателей СССР объявившей себя его правопреемником.

Рассказывают, что по своим человеческим качествам М. был вполне миролюбив и щедр: охотно, например, ссужал деньгами нуждающихся коллег, устраивал, когда потребуется, место для них на достойном кладбище. Ну и так далее, что тоже должно быть принято во внимание. Как и то, что М. — едва ли не единственный известный поэт, стихи которого Е. Евтушенко не включил в многотомную антологию «Поэт в России — больше, чем поэт». Как сказано в томе, вышедшем уже после смерти автора-составителя, «в силу необъяснимых обстоятельств», и тогда издательство по согласованию с вдовой Евтушенко «устранило этот досадный пробел и подготовило подборку стихотворений С. В. Михалкова, предварив ее биобиблиографической статьей В. А. Шошина»[1986].

Но это, наверное, всё частности, хотя и значимые. Гораздо важнее, что с государственным поэтом — Героем Социалистического Труда, кавалером почти тридцати отечественных и иностранных орденов, лауреатом шести высших государственных литературных премией — и простились на государственном уровне: с отпеванием в храме