литературе будет не только попираться. В Гааге вышла в свет книга Виктора Эрлиха «Русский формализм: история и теория»[1339], в которой о нем говорилось уже как о классике науки о литературе. «Книга умная, со знанием фактов. Много обо мне – с большим признанием», – записал Борис Михайлович 14 октября 1956 г., просмотрев дошедшую до него книгу[1340]. Книга В. Эрлиха и последовавшие за ней публикации вдохнули в Б. М. Эйхенбаума силы:

«За год до смерти он, по-видимому, освободился от внутренних последствий травмы 1949 г. и статью о “Герое нашего времени” (для коллективной “Истории русского романа”) писал “как давно не писал” (согласно дневниковой автохарактеристике от 16 ноября 1958 г.)»[1341]

Скончался Борис Михайлович Эйхенбаум 24 ноября 1959 г., в возрасте 73 лет, во время вечера его друга Анатолия Мариенгофа в Доме писателя имени В. В. Маяковского. Вышедшая в следующем году в Ежегоднике БСЭ краткая биографическая статья о нем[1342] уже не содержала никакой критики – он был реабилитирован. Посмертно.

«Эйхенбаум ухитрился прожить жизнь, не сломавшись и почти не согнувшись»[1343].

В. М. Жирмунский

Перед тем как Виктор Максимович расстался с университетом, он «подпал» под проводившуюся летом 1949 г. аттестацию профессорско-преподавательского состава. Аттестация В. М. Жирмунского, датированная 9 июля 1949 г., подписана председателем аттестационной комиссии филологического факультета Г. П. Бердниковым. Неудивительно, что Виктор Максимович с лета 1949 г. перестал работать на факультете. Приведем текст этого документа[1344]:

«АТТЕСТАЦИЯ

профессора кафедры западноевропейских литератур

Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова

Жирмунский Виктор Максимович,

член-корреспондент Академии наук СССР, доктор филологических наук, беспартийный, 1891 года рождения, еврей.

Профессор В. М. Жирмунский работает в Ленинградском государственном университете с 1915 года. Им написаны ряд книг и большое число статей по вопросам литературы и лингвистики.

В. М. Жирмунский является одним из наиболее активных представителей космополитизма в литературоведении.

Свой путь ученого В. М. Жирмунский начал до революции в зараженной декадансом среде буржуазных литераторов, как воинствующий идеалист и мистик. В течение ряда лет проф[ессор] Жирмунский был одним из вождей формализма, а после разгрома формализма выступал последователем буржуазного учения Веселовского. В целом ряде работ проф[ессор] Жирмунский выступал с пропагандой порочной компаративистской методологии Веселовского, пытаясь представить последнего в виде идейного наследника Чернышевского и навязывая Веселовского в учителя советскому литературоведению.

Во время дискуссии о Веселовском проф[ессор] Жирмунский выступил одним из самых активных защитников его порочной методологии. Объявив космополита Веселовского гордостью русской науки, проф[ессор] Жирмунский пытался сорвать партийную критику школы Веселовского. После разоблачения методологии Веселовского и его последователей как теоретической базы космополитизма Жирмунский выступил с признанием своих ошибок, но, по существу, остался на прежних позициях. Последние работы проф[ессора] Жирмунского, включая его книгу об узбекском эпосе, подвергнутую критике в партийной печати, написаны под знаком компаративизма и проникнуты низкопоклонством перед буржуазной наукой Запада. Лингвистические работы проф[ессора] В. М. Жирмунского также страдают серьезными методологическими ошибками.

В качестве зав[едующего] кафедрой западноевропейских литератур проф[ессор] Жирмунский осуществлял вредную систему подготовки кадров, ориентируя студентов и аспирантов на темы оторванные от современности. Не случайно поэтому кафедра не подготовила ни одного специалиста по современной литературе. Комплектование аспирантуры проводилось неправильно, в аспирантуру подчас рекомендовались люди далекие от общественной жизни, увлекающиеся декадентской литературой и рабски преклоняющиеся перед “авторитетами” буржуазной науки. Долгие годы на кафедре насаждалась атмосфера семейственности и круговой поруки. Не допуская критики и самокритики, проф[ессор] Жирмунский создавал впечатление мнимого благополучия, что способствовало углублению значительных методологических ошибок, имеющих место в научной и педагогической деятельности ряда ученых-профессоров кафедры.

В связи с вышеизложенным проф[ессор] В. М. Жирмунский был отстранен от заведывания кафедрой, но оставлен профессором кафедры. Ему предложено к следующему учебному году перестроить его курс “Введение в литературоведение” и подготовить специальный курс по творчеству Гете. В план его научно-исследовательской работы на 1949 год включено участие по составлению хрестоматии “Русские революционные демократы о западных литературах”.

Считать возможным дальнейшее использование В. М. Жирмунского в должности профессора кафедры при условии реальной перестройки им своей научной и педагогической работы в духе требований и постановлений партии по идеологическим вопросам».

Взяв отпуск, Виктор Максимович надеялся немного отдышаться, оставив лишь руководство дипломниками и аспирантами, которые встречались с профессором на дому. Как мы писали выше, 1 декабря 1949 г. он был уволен из ЛГУ «в связи с переводом», но до места назначения не добрался, поскольку начальник ГУУ МВО СССО К. Ф. Жигач сперва не давал разрешения на его зачисление в ЛГПИИЯ, а 14 февраля и вовсе отменил свой приказ о переводе.

«Обращение ученого в Министерство высшего образования с просьбой предоставить ему работу в каком-либо вузе результатов не имело»[1345]: всякая педагогическая деятельность была для него под запретом; В. М. Жирмунский был готов занять место в Одессе, но и в этом ему было отказано. В академических учреждениях также возникали сложности. К моменту погрома 1949 г. он работал в Пушкинском Доме в должности заведующего сектором западных литератур, но последствия переименования Института литературы в Институт русской литературы не замедлили сказаться. Весной 1950 г. сектор был расформирован, а В. М. Жирмунский с 1 марта 1950 г. уволен из ИРЛИ. Лишь распоряжением Президиума АН СССР он был зачислен на должность старшего научного сотрудника[1346], а с 1 декабря 1950 г. переведен на такую же должность в Ленинградский филиал Института языкознания (преобразованный после вмешательства И. В. Сталина в вопросы языкознания из ИЯМа имени Н. Я. Марра и с того момента подчиненный Москве).

Здесь еще раз необходимо отметить тот факт, что Президиум Академии наук по мере сил стараться помочь «ленинградцам» – Г. А. Гуковскому, В. М. Жирмунскому и др., понимая, очевидно, всю тяжесть их положения.

Таким образом, благодаря званию члена-корреспондента Виктор Максимович смог сохранить работу, да и доплата за академическое звание была важной частью дохода, что позволило ему удержаться от продажи книг и прочего имущества, которым вынуждены были жить М. К. Азадовский и Б. М. Эйхенбаум. Однако до середины 1950‐х гг. В. М. Жирмунский занимался преимущественно лингвистикой без возможности печатать свои работы в приемлемом для него виде. Это вынужденное молчание удалось преодолеть в 1956 г., когда после длительного перерыва вышла в свет его очередная книга «Немецкая диалектология» (М.; Л., 1956). Не останавливаясь на характеристике этой фундаментальной монографии, представляющей собой сравнительно-историческую грамматику немецких диалектов, изучением которых В. М. Жирмунский особенно активно занимался в 1920–1930‐х гг., важно отметить то обстоятельство, что выход в свет этой книги утвердил Виктора Максимовича в качестве живого классика науки, поскольку именно с этого