завязываются разговоры. Потихоньку сидящие привыкают друг к другу. Девицы Лиза и Клара милы и благовоспитанны. Со вздернутыми носиками, бесконечными улыбками, сияющими у них на губах, как только какой-нибудь парень взглянет на них, несколько смущенные поначалу, обе принимаются поддерживать общую беседу о прелестях вечера, еде и погоде. «Словом, ни о чем». Их головушки наводнены подростковой влюбчивостью, на глазах надеты «розовые очки», а в словах ни доли серьезности, только смех и задорная живость. «Я тоже была когда-то такой, беспечно-радостной».

— Почему ничего не ешь? У тебя на тарелке почти нетронутое кушанье, — спрашивает Даниэль, касаясь рукой моего колена. — Давай положу овощей на гриле? Они бесподобны! — Отвергнув его ухаживания, я мотаю головой в стороны и руками поправляю прическу, взглянув, что к молодым идёт Джейсон.

Даниэль, проникнутый сладким очарованием зарождающейся страсти, под оказанным воздействием нежности, излучающей виновниками торжества, даже ветер напоился соком любви, шепчет, нагнувшись к самому моему лицу:

— Я чувствую тепло твоей ножки под столом, которая ласково отстраняется от меня… Почему?

Я выдаю ложную тайну сердца:

— Мы же не одни… — Тихий-тихий мой голос, который он, наверное, не расслышал, позволяет ему разжечь обиду мелочью и сказать:

— Не благородно твоё молчание. Нас так угощают… Нужно соблюдать приличные манеры!

Безразлично относясь к его словам, так как мои уши наполняет стих, читаемый с открытки Джейсоном, я оставляю его замечание без ответа.

Джейсон! Как неискренне и словно со скрипом. Будто его принудили прочесть поздравительные строки! Мои мысли высказывает какая-то гостья только во всеуслышание своему супругу: «Как сухо поздравляет отец!» Его подружка, красивая статная дама, добавляет в конце однотипную парочку слов, не вносящую никакого разнообразия в свадебное пирство: «Совет вам да любовь».

Никто не знает, кроме самых близких, что отец Питера — мой папа, поэтому и Чарли представил со стороны Питера Джейсона. Питер натянуто благодарит их и усаживается вместе с Ритчелл. До Наталии, напускающей на себя высокомерный вид, доходит этот слушок, эти чужие переглядки, и она, отчаянная и злая, уходит в дамскую комнату. Если посмотреть иначе — на нее несправедливо с самого начала праздника обрушились слова завистников и то, что она, удвоив силу воли, еще не оставила Джейсона и все эти минуты с ним — больше, чем удивляет.

Взглядываю на отца, вгнездившегося в стул, вдалеке по левую сторону. На нём нет лица. Смертная мука одолевает его. Он должен был стоять на месте Джейсона! Ему было суждено говорить слова сыну! Но ему не дали и такого шанса.

Наши души с ним не знают покоя. Кажется, нам обоим с ним тяжелее всех в такой день. Все веселятся, радуются, а мы поглощены назойливыми мыслями и мукой мученической.

Джуана вновь заговаривает со мной. Её речи наполнены только тем, что связано с ней, про меня она больше не спрашивает. Да и что тут спрашивать.

Объявляется танец отца и дочери. На сцене Джексон с песней «When you tell me that you love me» все той же группы Westlife.

«Как немеет сердце, когда я смотрю на него, слыша его пение. Он — моя погибель».

Гоняя по тарелке твердый ломтик сыра, я с силой протыкаю его вилкой и кладу в рот.

Чары виолончельного голоса так сильны, что бабочка задевает крылом стенку моего живота. Истомленная мечтами, моя душа проникается нежными воспоминаниями. А как в часы страсти мы любили друг друга… Шторм в душе усиливается, как только я улавливаю звуки женского голоса. И подняв голову, вижу женщину, приникшую телом к Джексону, поющую с ним. «Этот мужчина, создающий видимость в столь реальных красках, что мы с ним незнакомы, под обстрелом не одного десятка женщин». Он играет на моих обнажённых нервах, которые отзываются на каждый звук его бархатного певучего голоса. Я готова нырнуть под скатерть, чтобы скрыть слезы. Я прикладываюсь к ещё одному бокалу с вином, но мысли не испаряются. Даниэль, просунув руку под мою спину, обнимая, настоятельно рекомендует мне испробовать брускетту с тигровой креветкой, но я с фальшиво-теплой улыбкой вежливо кручу головой в стороны. Запасы деликатесов с движением времени вперед не истощаются. Слуги подливают в пустые графины вино и водружают их на столы. На свертках, перевязанных сиреневой ленточкой, аккуратно лежащих рядом с тарелкой у каждого гостя, расписано меню, с которым можно ознакомиться и заказать что-то дополнительное. Но еды столько, что, не думаю, кого-то угораздит выбрать еще блюда. Если только дядюшка Энтони, впихивающий в себя с животной прожорливостью каждую еду за столом, не решится вытянуть живот еще в два раза, сдобрив себя еще чем-нибудь калорийным.

— Неплохо он создаёт иллюзии музыкой… — высказывается Даниэль Итану о моем любимом. «Не любимом, а о твоем брате», — намеренно исправляет совесть.

Итан кивает:

— Не нравится мне этот парень. Изысканно одет, но мрачноват на вид. Какая-то есть в нём тайна. Уверен.

Поздравления сыплются от других гостей.

После песня сменяется на другую — «Nothing’S Going To Change My Love For You», а затем на Tony Brexton «I'm Break My Heart».

Неподвластный разуму язык тела говорит мне больше о Джексоне, чем слова. Под его внешней самоуверенностью и за напускной холодностью может скрываться ранимая душа. «А если Ритчелл права и он воздерживается от общения со мной из-за боязни, что другие об этом узнают?»

Одолеваемая горькими размышлениями от каждого чувственного слова Даниэля, я нестерпимо чувствую гадость на душе и без слов стремительным движением поднимаюсь. «Я совсем одинокая на этом свете».

Ветер берется трепать мои волосы, заигрывая со мной.

Меня встречает Питер.

— Милана, сестренка, я задержу тебя на минутку?

— Да, — с радостью говорю я. «Он знает, в какие моменты я нуждаюсь в поддержке близкого человека». — Для тебя и не на одну!

Отойдя от шумных колонок, вдали от толпы, он смешливо произносит нараспев:

— Ну что, сестренка, вспомним нашу молодость? — До меня не доходит значение его фразы. — Я хотел устроить сюрприз любимой. Эндрю с Аннет, включая две пары среди родственников по их линии, готовы, а мы будем замыкающей, но центральной четвертой парой. Что скажешь?

Парой?

— О чем ты говоришь? — Питер вносит смятение в привычный ход моих мыслей.

— О вальсе, о чем же еще?! — с такой уверенностью отвечает он. — Станцуем наш танец?

Он продолжает подпевать композицию, исполняющую Джексоном, а я удивленно моргать глазами.

— Скажи, что ты шутишь, умоляю? — весьма напугано говорю я.

— Шучу? Нет, ты что! У нас есть десять минут, чтобы потренироваться в сторонке и припомнить движения, — объявляет так, будто я уже согласилась.

— Нет! — на эмоциях вскрикиваю