Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За что, ваше высокородие? — изумился чиновник для поручений.
— А за то, что не умеет труп умершего от апоплексического удара от трупа с двумя дырками от пуль отличить!
— Это как же его угораздило?
— Вчера вечером прибыли они с дураком-околоточным на Спасскую, там квартирохозяин труп жильца обнаружил. Заводит их хозяин в гостиную и видят они: сидит на диване мертвый мужчина, а рядом какой-то субчик крутится. Квартирохозяин говорит — знакомьтесь, это мой приятель доктор Уланцев, а это — на труп указывает — мой жилец, смоленский помещик господин Любовский. Наш Лекок спрашивает у врача, какова, мол, причина смерти, а тот, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Удар-с, милостивый государь, апоплексия». Пинкертоны этому светиле медицины безоговорочно поверили, околоточный левой задней протокол написал в три строчки, и хотели они уходить. Хорошо квартирохозяин, Осин его фамилия, он адвокат, и довольно известный, настоял, чтобы труп в прозекторскую отправили. Околоточный городовым соответствующий приказ отдал, и они с Кисловым по своим делам удалились. А сегодня в восемь утра врач Литейной части мне телефонирует и сообщает, что собрался господина Любовского препарировать, сюртучок расстегнул и сразу же на сорочке кровь и дырку от пули увидал. Два огнестрельных слепых ранения в области жизненно важных органов, плюс одна пуля в жилетном кармане обнаружилась, а еще одну Лекок Кислов при повторном осмотре места происшествия в стене нашел. Я уже успел по шапке от градоначальника получить, да и следователь недоволен — Осин со своим приятелем-королем российской медицины такую тризну по покойному в гостиной устроили, что все следы преступления напрочь уничтожили. Если они были, конечно. Так что езжайте, Мечислав Николаевич, на Спасскую, осуществляйте чуткое руководство.
В это время дверь в кабинет распахнулась, и туда ворвался светящийся от радости Кислов.
— Раскрыли, ваше высокородие! — закричал он с порога.
Глава 3
Студент убил соперника. Или нет?
Присяжный поверенный Осин выглядел неважно. Принимал он Кунцевича не в гостиной, которую заполнили судейские и полицейские чины, а у себя в кабинете, и, разговаривая, поминутно прикладывался к бокалу с каким-то густым темным напитком.
— Да, никогда не думал, что это так тяжко — по сто раз отвечать на одни и те же вопросы, хотя сам этим приемом постоянно пользуюсь, чтобы лжесвидетелей в суде на чистую воду вывести, но на собственной шкуре эту методу доселе испытывать не приходилось. Но вы спрашивайте, спрашивайте, конечно, я же понимаю, что это для дела нужно.
— Благодарю вас. Итак, как давно стоял покойный в вашей квартире?
— Второй месяц пошел. Условие мы с ним пятого минувшего декабря заключили, а пятого сего января он попросил продлить его еще на месяц. Но третьего дня вдруг сказал, что съедет семнадцатого.
— То есть он завтра уезжать собирался?
— Получается, да.
— А зачем он вообще в столицу пожаловал? И почему не в гостинице остановился?
— Рассказывал, что приехал управляющего в имение нанимать. У него имение в Смоленской губернии. Жаловался, что дела его совершенно расстроились, сам из-за неопытности не справляется, вот нужда и заставила искать профессионалиста.
— Коли уезжать собрался, то выходит, что нашел?
— Да, несколько дней назад Дмитрий Иванович похвастался, что нашел хорошего агронома и обо всем с ним договорился. А в гостиницу он не пошел из экономии — я за комнату только двадцать рублей беру. За такие деньги ничего приличного даже в меблирашках не найдешь.
— А как Дмитрий Иванович время проводил? Наверное, дома все сидел, раз не располагал средствами?
— Первое время да, но после Богоявления[3] стал покучивать, сады посещать, рестораны. Я в Крестовском саду его несколько раз видел. Он там с Ольгой Александровной, вероятно, и познакомился.
— Получается, после шестого деньги у него появились?
— Да, сказал, что удачно поиграл на бирже.
— Афанасьева тоже часто посещает Крестовский сад?
— Можно сказать, — ответил Осин, заулыбавшись, — что она там служит.
Кунцевич кивнул понимающе. То обстоятельство, что отец Ольги Александровны титуловался «превосходительством», его нимало не смутило — видел он среди «этих дам» птиц и более высокого полета. К тому же демимонденки[4] Крестовского сада ловко притворялись порядочными женщинами, у Афанасьевой, к примеру, был вполне официальный жених.
— Как часто она его посещала?
Присяжный поднял глаза к потолку, припоминая:
— Два или три раза была. Сначала непременно протелефонирует, и коли Дмитрий Иванович пригласит, тут же приезжала.
— А жениха Афанасьевой, студента Цыпкина, вы знали?
— А как же, знаком.
— И где познакомились?
— Так он Дмитрию Ивановичу визит наносил.
— А он-то что у него делал? — изумился надворный советник.
— Ольгу Александровну сопровождал. Она Любовского при женихе дядюшкой называла.
— Да-с… — покачал головой сыщик. — Ну а теперь про вчерашний день расскажите.
— Вчера я ушел из дому в начале двенадцатого, был приглашен на завтрак. Прислуга вслед за мной ушла, ей надобно было тетку в больнице навестить, я разрешил. Дмитрий Иванович, стало быть, дома один оставался.
— Он точно дома был?
— Точно, в гостиной сидел, по нашему условию он имел право пользоваться не только комнатой, но и гостиной. Мы с ним попрощались.
— Вернулись во сколько?
— В восьмом часу вечера, в начале, вместе с Порфирием Платонычем. Сели обедать, выпили. Точнее, продолжили возлияния. К тому времени мы с Уланцевым уже изрядно поднабрались. Потом Ольга Александровна протелефонировала.
— Во сколько это было?
— Часов в восемь. Попросила позвать Дмитрия Ивановича. Я Анисью к нему послал, та тотчас вернулась и сказала, что жильца дома нет. Через полчаса примерно опять телефон затрезвонил. На сей раз мужской голос Любовского спрашивал. Теперь уж я сам за ним пошел. Постучал, дверь в комнату подергал — заперто, хотел уж и этот вызов отменить, да гляжу — пальто Дмитрия Ивановича на вешалке в передней висит. А раз пальто дома, то и хозяин, стало быть, тоже. В гостиной, думаю, он, не иначе. Заглянул, а жилец мой на диване сидит, голову свесил. Спит, как мне показалось. Я подошел, за рукав подергал, Дмитрий Иванович, говорю, вас вызывают, извольте ответить. А он — бах и повалился. И рука у него уж больно холодная. Я за доктором, прислуге велел лампу зажечь. Порфирий Платонович пульс у жильца пощупал, веко задрал и выдал заключение, что мертв мой жилец, не иначе как удар у него случился. Я в участок и позвонил.
— А почему вы настояли на отправке трупа в прозекторскую?
— Да просто не хотел с покойником в одной квартире ночевать, я их, признаться честно, побаиваюсь.
— А браунинг на столе когда