— Ну как же, в такой коричневый кожаный портфель, тонкой выделки. Английской работы, не иначе.

— И портфеля такого мы не нашли. А про револьвер что скажете? Почему там только две пули?

— Нынче всякий порядочный человек ходит с револьвером. А я, ваше высокоблагородие, как вы изволите знать, в Новой Деревне проживаю, а там без револьвера и вовсе делать нечего. Собаки-с бродячие стаями ходят, что твои волки. Коли не стрельнешь раз-другой, съедят живого.

— Ну да, ну да… Собаки-барабаки. Идите-ка, голубчик, в камеру, вы мне больше неинтересны, завтра вами следователь заниматься станет.

Чиновник для поручений позвонил и велел явившемуся на зов служителю увести задержанного. Когда Варберг был уже у двери, Кунцевич его окликнул:

— Арвид Густавович, а за что вы судились в четвертом году?

Эстляндец скривился:

— В ресторане не заплатил.

— Вот-с! Жадность вас тогда погубила и теперь погубит! Ступайте.

Глава 4

Проклятая наука

— Премерзейшее дело! — Гудилович раскрыл картонную папку и достал несколько скрепленных металлической скрепкой листов бумаги. — Вот-с, полюбуйтесь.

— Что это? — спросил, беря в руки листы, Кунцевич.

— Да я хотел как лучше, а получилось — хуже некуда. Эстляндец наш так и не сознался, вот я и решил при помощи науки к стенке его прижать. Назначил в наш недавно открытый кабинет научно-судебной экспертизы[15] научно-судебную экспертизу и поставил на разрешение экспертов два вопроса: первый — по найденным в теле Любовского, в дверном косяке и в жилетном кармане пулям решить, были ли произведены выстрелы из револьвера, изъятого в квартире Варберга, или из иного оружия; и второй — решить, были ли эти пули выпущены из одного оружия или из разных. Думал, получу заключение — и ни один адвокат убийце не поможет. А оказалось — сам себе лишнюю головную боль устроил. Извольте прочитать, и все вам станет ясно. Читайте прямо выводы.

Надворный советник погрузился в чтение и вскоре узнал, что, исходя из характера обнаруженных на пулях выпуклых продольных следов, оставленных нарезками ствола, и их количества, представленные на исследование снаряды никак не могли быть выпущены из «велодога» Варберга.

— А вы уверены, что этот, как его… — надворный советник заглянул в заключение, — Сальков не ошибся?

— Известный специалист, да и выводы свои хорошо обосновывает. Вот, извольте взглянуть — фотографии, тут даже микросъемка имеется. Но это полбеды.

— Как вас прикажете понимать?

— А так, что вчера в столицу явилась одна близкая знакомая покойного и привезла с собой вот это письмецо, — следователь достал из папки еще один лист бумаги. — Любовский отправил его накануне своей смерти. Он пишет, что невзгодам их пришел конец, что как только он вернется, они сразу поедут в Ниццу, так как… Где это… — следователь пробежал письмо глазами, — а, вот: «…получил я, Верочка, старый долг. Получил, правда, покамест только половину, но скоро принесут вторую. Будем иметь с тобой две тысячи годового дохода, да и именье, я надеюсь, станет деньги приносить, агроном уж больно хорош, судя по рекомендациям…»

— Две тысячи? Получается, ему пятьдесят тысяч были должны[16]!

— Получается, так. А при покойном только 196 рублей обнаружили, да две тысячи у Варберга нашли. Где еще сорок семь восемьсот четыре?

— Надо квартиру эстляндца повторно обыскать!

— Обыскивайте, обыскивайте, постановление я напишу. Только не верю я, что вы там чего-нибудь найдете.

— Поищем. Я надеюсь, вы Варберга отпускать не собираетесь?

— Нет, не собираюсь. Пусть его присяжные отпускают, коли сочтут нужным. Но поискать вам придется.

Мечислав Николаевич откланялся, спустился на первый этаж окружного суда, но, что-то вспомнив, поспешил назад.

— Казимир Владиславыч, а на вещи покойного можно взглянуть?

— Сделайте милость. Да там вещей-то, почитай, и нет — платье, белье да пара книжек. Он, кстати, «Уложение о наказаниях» читал. Зачем оно ему понадобилось?

Служитель принес чемодан, и надворный советник приступил к осмотру. Он пощупал пальто и сюртук, осмотрел рубашки и брюки, полистал книги — затертую, в засаленной обложке «В долинах и на высях Болгарии» Грекова и новенькое «Уложение» под редакцией профессора Таганцева. Эта книжка раскрылась на первой главе одиннадцатого раздела, устанавливающей ответственность за преступления против союза брачного. Статья 1554 была обведена в карандашный кружок. «…Если, однако ж, доказано, что лицо, обязанное прежним супружеством, скрыло сие для вступления в новый противозаконный брак и объявило себя свободным, — прочитал чиновник для поручений обведенные карандашом строки, — то виновный в сем подвергается лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на время от четырех до пяти лет… Он сверх того, во всяком случае предается церковному покаянию». Слова «от четырех до пяти лет» и «церковному покаянию» были подчеркнуты тем же карандашом и после них стояли восклицательные знаки.

— Казимир Владиславович, мне надобно поговорить с сожительницей покойного.

Вечером Кунцевич докладывал начальству:

— Намучился я с сожительницей убиенного, ваше высокородие, уж больно она переживает. Задашь вопрос, начинает отвечать, и довольно толково, но пяти минут не проходит — в слезы. Поплачет, успокоится, соберется, начнет рассказывать — и опять! Два часа я с ней провозился, а узнать, почитай, ничего и не узнал. Покойный из дворян, родился в Москве, кончил шесть классов Первой московской гимназии и семнадцати лет поступил на военную службу вольноопределяющимся, выслужил офицерский чин, участвовал в турецкой войне, а по ее окончании служил в администрации князя Дондукова-Корсакова[17]. Правда, недолго — через полгода вышел в отставку, вернулся в Москву, служил в банке до той поры, пока не унаследовал имение в Смоленской губернии. Это случилось пять лет назад. К тому времени Дмитрий Иванович уже сожительствовал с вдовой Верой Николаевной Чариковой. Они уехали в имение, но обогатиться на этом поприще у покойного не получилось. В сельском хозяйстве он ничего не соображал, прежний управляющий и мужики его обманывали и в конце концов привели почти что к разорению. Вот Дмитрий Иванович и отправился в столицу на поиски специалиста. Нашел на свою голову…

— То есть сомнений в виновности Варберга у вас не возникло?

— Возникли, Владимир Гаврилович. Черт дернул этого Гудиловича экспертизы назначать! Присяжный сразу за нее зацепится, и револьвер вместо доказательства обвинения превратится в доказательство защиты. А у нас других доказательств считай, что и нет! Факт посещения квартиры в день убийства Варберг не отрицает, более того, в мошенничестве сознается!

— Вот и осудят его за мошенничество. А по убийству оправдают, как пить дать оправдают. Надобно копать, Мечислав Николаевич, а то влетит нам. Что предлагаете?

— Беспокоит меня этот долг в пятьдесят тысяч. За