порой даже пугал. В серых глазах Жени было что-то странное. Он был какой-то неземной, отрешенный.

Женя жил на той же улице, что и Наташа. К нам он присоединился незаметно. Я даже не запомнил того дня.

Фоков в отличие от меня был «жаворонком». Я еще спал, когда он вдруг появлялся у меня дома. Вначале допекало солнце, лезло в окно и светило мне в глаза, затем уже друг. Он дергал меня за руку, тормошил, звал играть. Но я не мог играть без Наты и предлагал другу ее подождать. Если она задерживалась, мы шли к ней домой.

Ната была, насколько я помню, всегда со мной. Она даже на рыбалку ходила. Я чаще вытаскивал из пруда карасей, и девочка все время крутилась возле меня. Женя ее не интересовал.

Мое детство пришлось на послевоенную пору. В нем я не знал роскоши. Мы все жили одинаково, не богато.

Я помню день, когда меня записали в первый класс. В школу меня собрали быстро. Город был поблизости. И не какой-нибудь городишко, а огромный с многомиллионным населением мегаполис. Больших проблем с покупкой необходимой для обучения «экипировки» у отца Александра Ивановича не возникло. Одна была загвоздка — приближалось первое сентября, а он не мог найти для меня подходящий портфель. То ли денег не было, то ли невозможно было его купить. Я волновался, и не знал, что делать с новыми для меня предметами, куда засунуть книги, тетради, карандаши, ручки. Однако отец к началу учебного года все-таки принес мне портфель.

— Вот! — сказал он. — Держи!

Портфель был не новым, но из добротной кожи. Такие носили бухгалтеры, председатели колхозов, инженеры. Он мне понравился. Его замки — их было два — блестели. Я с удовольствием взял портфель в руку.

— Да-а-а! — взглянув на меня, всплеснула руками мать. — Великоват.

Портфель доставал до земли.

— Ничего мальчик растет, — ответил ей отец, — через месяц-другой будет в самый раз. А для начала я найду ему помощницу. — И нашел. Долгое время мне помогала Светлана. Я с ней сдружился. Так, к нашей компании примкнула еще одна девочка. Я надеялся, что с появлением Светланы Женя не будет скучать. Но он во время разговоров часто отмалчивался. Светлана не смогла его расшевелить. Она с нами была не всегда, а только тогда, когда ей было это интересно. Если Светлану ничто не привлекало, девочка уходила играть к своей подружке Наде Ватуриновой. У нее были сестры Валя, Вера, Женя и брат Миша. Скучно им не было.

Мне доставляет удовольствие копаться в прошлом. Память у каждого избирательна — это любой знает.

Я горел желанием, рвался пойти учиться в школу. Первое сентября мне запомнилось. Странно, но Женя Фоков идти в первый класс не хотел — упирался, наверное, еще не нагулялся.

Однажды я рассказал ему о том далеком осеннем солнечном дне. Женя мне не поверил:

— Юра, не обманывай!

— Ну, что ты, — кричал я Фокову. — Думаешь, мне хочется тебе говорить всякую ерунду. Вспомни долговязого Гришку двоечника. У меня не было цветов и он, чтобы не испортить наш знаменательный день, на просьбу моей матери забрался в палисадник к своей бабе Паше и надергал красных астр. Мне, после не составило труда, поделился букетом с тобой: «На, держи!» — сказал я и тем самым, вынудил тебя стать учеником. Если бы не я….

Мне удалось удержаться и не сообщить Жене о том, что он свой шикарный букет, купленный в городе отцом, уронил в лужу, и по нему прошлась корова Эмка, но зато я напомнил ему о первой линейке и о том, как он заливался горькими слезами. Анна Сергеевна — наша первая учительница успокоила Фокова и, взяв за руку, повела в класс. Мы пошли следом. Потом-то мой друг с удовольствием ходил в школу и готов был даже по воскресеньям — выходным дням учиться.

Первые четыре года я учился с ребятами в так называемой «маленькой» школе — начальной. Она находилась в небольшом деревянном здании, имела четыре классных комнаты, учительскую и подсобное помещение. Классы были светлыми, чистыми и по-домашнему уютными. Возможно, из-за того, что в каждом из них, стояла круглая оббитая листовым железом печь, излучавшая в холодные дни тепло, особенно зимой, когда за окнами было морозно, на улицах завывала метель или же кружилась вьюга.

Я себя проявил сразу — в первый месяц учебы. Правда, с плохой стороны. Случилось это неожиданно даже для меня самого. Я и Ната сидели за одной партой. За нами Женя и незнакомый тогда мне мальчик Витя. На уроке рисования он достал из ранца яркую коробку с цветными карандашами. Эти карандаши очень понравились Наташе, и я, как только мальчик отвернулся — стащил их, чтобы после уроков подарить карандаши девочке.

Витя хватился карандашей — их нет. Он поднял руку, и, когда Анна Сергеевна обратила на него внимание, заявил ей о своей пропаже. Наша учительница перевернула весь класс — заставила нас выложить содержимое своих портфелей на парты. В тот день я был поставлен в угол на все оставшиеся уроки. После, когда ученики разошлись, Анна Сергеевна сказала мне:

— Юра, я все знаю. Ты хотел совершить хороший поступок по отношению к своей подружке — порадовать ее, но плохой — по отношению к Виктору. А потом представь Ната, например, достала бы эти самые карандаши, а мальчик незаслуженно обозвал девочку воровкой. Каково было бы ей выслушивать такое обвинение?

— Анна Сергеевна, все понял, — сказал я, извинился и ушел. На улице меня ждали Ната Кустина и Женя Фоков. Я присоединился к ним, и мы пошли домой. В тот день дорога для меня была необыкновенно долгой. Мы шли и молчали.

Я жил намного дальше своих друзей. Чтобы попасть домой я должен был пройти через улицу, на которой стояла школа, свернуть на соседнюю, затем, пройдя по ней, я оставлял позади себя дома Жени и Наты и только после этого попадал на свою. Шел метров сто-двести и оказывался у калитки. Иногда я за домом Жени срезал путь и добирался домой огородами, но тогда мне не удавалось проводить девочку. Это для меня было непозволительно. Такого я позволить не мог.

В тот день я и Ната, проводив Женю, остались одни. Едва наш товарищ открыл калитку, и скрылся за ней, девочка наклонилась, и поцеловала меня.

— Спасибо Юра! — сказала она. — Так Ната отблагодарила меня за не подаренные карандаши.

Мне было приятно и стыдно одновременно. Я не выдержал и тут же сбежал от