нее. Она поняла мой поступок и не остановила. Ей самой было неудобно. Путь поцелуй Наташи был самый обычный, в щечку.

Фоков мне казался странным мальчиком, он до слез переживал, если получал на уроках двойки. Тройки моего друга также не устраивали. Семья у него была интеллигентной. Отец у Жени — Станислав Александрович работал ни где-нибудь, а в многомиллионном городе мегаполисе в редакции газеты, мать лаборантом на каком-то заводе. Возможно, это его и обязывало учиться лучше всех в классе.

Одно время я соперничал с ним. Кто кого опередит. Правда, недолго. Я не мог как он часами сидеть за учебниками. Для Жени Фокова это было легко.

Я остался позади, и он тут же заявил мне, что теперь догонит по успеваемости девчонок Светлану и Надежду. Их дневники пестрели пятерками. Я, на слова друга, лишь пожал плечами, а Сеня, мальчик, который часто ко мне лез, чтобы поиграть во время перемен в догонялки не выдержал и тут же сказал Жене:

— Ты, ты, просто рехнулся!

Фоков догнал их. Но — это для него было так — пустяки. Женя стремился учиться на ровне с нашей подругой Натой Кустиной. Я поздно узнал причину — он тайно любил девочку.

Упорство моего друга было болезненным. Я ни один раз замечал: на него что-то находило. В такие минуты Фоков топтался на месте — не понимал даже простое элементарное, что объясняла нам Анна Сергеевна. Его заклинивало. Сейчас я бы сказал — парня глючило, ему мешали облака.

Я учился «средне», случалось, получал даже двойки. Как-то раз, я не сделал домашнее задание по русскому языку, и чтобы не рисковать оставил тетрадь дома, а затем спокойно отправился в школу. Однако напрасно: Анна Сергеевна вызвала меня к доске:

— Ну, как у тебя Юрий дела? — спросила она. — Покажи-ка мне свою домашнюю работу! Все ли ты выполнил, что я вам задавала? — Я утвердительно кивнул головой и, возвратившись на место, для приличия принялся копаться в портфеле.

— Ну что так долго, забыл тетрадь? Иди домой и принеси.

Я принес. Мой обман тут же открылся. Мне тогда здорово попало. Но, наверное, благодаря тому случаю я «маленькую» школу окончил без троек.

В «большой» школе — средней, мне учиться было значительно труднее. Она располагалась в бывшей казарме. И уж там к нам ученикам отношение, в какой-то мере, было как к маленьким солдатам — суворовцам.

Как надо мной изгалялся Иван Семенович учитель математики — сейчас трудно представить. Кустиной часто приходилось уходить со школы домой без меня — с Фоковым. Я, то и дело, оставался после уроков. Однажды, учителю надоело со мной возиться, и он дал Нату мне в помощницы. Я долго сидеть после уроков не мог и тут же, как только Иван Семенович оставлял класс, хватал девочку за руку и тянул ее на выход. Женя Фоков мне завидовал, не раз предлагал свои услуги:

— Юра, хочешь, я позанимаюсь с тобой математикой? Мне не трудно… Девчонки в ней не разбираются. — Женя намекал на Нату.

— Ну что ты, ненужно, — отвечал я, порой, не удержавшись, добавлял: — Зачем утруждаться, тратить на меня время. — Мой ответ злил товарища. Я его не понимал. Для меня Кустина была просто другом, товарищем и все, если не считать того единственного случая, когда я представил ее своей бабушке Вере Борисовне как невесту. Я хорошо знал родителей Наты: отца Михаила Ромуальдовича и мать Нину Васильевну, мог запросто забежать к ним домой. Однажды я даже советовался с девочкой кого мне любить Светлану или же Надежду.

— Фи-и-и, — ответила она мне.

Мой друг Женя опередил меня. Наташу, по-взрослому, он полюбил раньше, чем я. Многое из прошлых лет выветрилось, просто забылось. Однако последние годы учебы в школе мне памятны. Интересное было время — нам хотелось влюбляться, совершать глупые поступки, но часто мешала робость. Смельчаков из моих ребят одноклассников было мало. Общаться наедине с девчонкой могли единицы. Среди моих друзей таких не было.

Я мог проводить Наташу домой из клуба, но в компании ребят. Рядом всегда находились: Женя, Светлана, Надежда, Семен. Встречаться вечером в клубе с девочками из нашего класса могли один, ну два человека, не больше. Их действия я считал безрассудными. Мой друг также. Так я думал. Однако напрасно. Я просто не знал его. Женя был способен и не на такое. Мне и сейчас многие из его поступков непонятны.

Кустину я полюбил в старшем классе. Я ею заинтересовался неожиданно, можно сказать случайно. Однажды, что уже само по себе странно мне вдруг на уроке ни с того ни сего стало плохо. У меня появился жар, я ощутил небывалую слабость, перед глазами все поплыло. Александр Олимпиевич учитель по литературе заметил мое состояние, подошел и приложил к моему лбу руку:

— Да ты же весь горишь! — сказал он. Затем, осмотрел класс, увидел Кустину и попросил ее:

— Наташа, ты, как мне известно, недалеко от Шакина живешь? Будь добра, проводи Юрия. Он сам не доберется до дома. Да и еще скажи его матери Любовь Николаевне, чтобы она обязательно вызвала врача.

Мать вызвала врача, и я загремел в больницу.

В селе тогда была эпидемия гриппа. Мест свободных в мужской палате не оказалось и меня подростка разместили в женском отделении.

Дней несколько я находился в беспамятстве. Через каждые четыре часа мне кололи пенициллин.

Из забытья я очнулся от громкого стука в заснеженное окно, открыл глаза, слегка приподнялся, и увидел Наташу, и тут же в нее влюбился. Девочка улыбалась, махала рукой и что-то кричала. Я ничего не расслышал из ее слов, однако всегда считал, да и сейчас считаю, что она приветствовала меня, только меня и никого более. Хотя не далеко от моей постели находилась кровать ее матери Нины Васильевны.

Я, глядя теперь на Наталью Михайловну, так ее сейчас называют, не могу сравнить с той девочкой, которую когда-то знал. Она часто обращается ко мне. Я разговариваю с ней. У нее все еще сохранилась былая красота, однако, Наталья Михайловна, уже — не Ната, не Наташа.

На Нату, так звали девушку дома или Наташу — на улице, я мог смотреть часами. Ее синие глаза меня завораживали. В них я просто тонул. Девушке мое внимание было приятно, так как я порой нет-нет и встречался с нею взглядом. Она меня тоже полюбила. Я думаю, там же — в больнице, где и я ее. Это заметно было по поведению Наты не только мне, но и даже