По осени всегда нужны были руки: взрослые не успевали убирать урожай и нас школьников старших классов, едва только мы начинали учиться — отрывали от занятий и направляли на уборку картофеля, свеклы, хмеля.

Хмель — культура для колхоза была новая. Он плетями вился по проводам, забираясь высоко в небо. В его зарослях было хорошо прятаться и любезничать с девчонками. К тому же, в пору созревания, хмель пьянил и как-то особенно действовал на нас. Многим из моих одноклассников нравилось это время. Я тоже любил его и работал с удовольствием.

Однажды, в один из теплых осенних дней мы убирали хмель, и я оказался рядом с Наташей и несколько в стороне от своих одноклассников. Кустина, срывая в корзину шишки хмеля, спросила у меня:

— Юра, ты на уроках так на меня смотришь. Ты что влюблен в меня? Ну, не молчи, говори, говори же? Да! — Я весь покраснел. В горле у меня стало сухо. Но я ответил ей пусть и незнакомым для себя голосом. Слова, которые я тогда произнес: «Да, ты ведь это знаешь!» — мне приятны, и сейчас по прошествии многих-многих лет.

— Хорошо, — донесся до меня тонкий голосок девушки, — я разрешаю тебе любить меня. — Она уже знала себе цену. За ней ребята бегали табуном. Я же еще был неуклюжим подростком и вряд ли мог интересовать девушек, тем более ее, Наташу Кустину.

Наш разговор был подслушан Женей Фоковым. Я о том даже не подозревал. Он слова девушки воспринял как признание мне в любви. Мой товарищ тогда просто взбесился. Я с ним расстался — вернее он со мной: не видел, и слышать не желал, но находился рядом. Меня к Наташе Кустиной влекло, и я не заметил ухода Фокова в себя, а иначе бы удержал его.

Я долго чувствовал перед товарищем вину за то, что он после с собой сотворил. И по сей день, его поступок у меня не выходит из памяти и никогда не сотрется. Мне было Фокова искренне жалко. А вот наша подруга угрызений совести не испытала. В этом я уверен.

Наташа Кустина была лучшей ученицей нашего класса, а я числился в середнячках и то не всегда. Был ей не пара. Вот Фоков это другое дело. Но что-то все-таки объединяло нас. В детстве, возможно, это была телега, в которой мы играли, в юности — неосознанные желания любить и быть любимым. Эти желания переполняли и моих друзей: Семена, Светлану, Надежду, Виктора. Наташа тоже была им подвержена. Особенно они действовали на Женю. Возможно, из-за того, что Кустина не обращала на него внимания. Я также был у Фокова под прицелом как претендент на руку и сердце нашей подруги. Не знаю, как он реагировал на Михаила Потаповича. Я думаю, он его просто не замечал, игнорировал. А напрасно, Ната, я не раз видел, находясь рядом с учителем физики, опускала вниз глаза. Обычно Фоков всегда был на высоте в любых школьных делах, а тут вдруг сник: забросил учебу и наотрез стал отказываться от общественной работы. Он был редактором классной стенной газеты и порой не раз меня выручал тем, что не давал хода критическим статьям обо мне. Я ему был за то благодарен. А тут хоть о нем самом пиши: в дневнике у парня стали появляться не только тройки, но даже и двойки, чего раньше никогда не было и не могло быть. Девятый класс ему дался тяжело. От Жени такого никто не ожидал.

Отец парня, Станислав Александрович и мать Лидия Ивановна недоумевали, как могло такое случиться. В интеллигентной семье ребенок просто обязан быть отличником. Учителя бились, пытаясь помочь Фокову. Клавдия Яковлевна учительница по иностранному языку даже оставила парня на осень.

— Я не хочу тебе ставить тройку, — афишировала она Жене свое решение. — Летом походишь на дополнительные занятия и «хорошо», даже «отлично» тебе будет обеспечено.

Молодой физик Михаил Потапович в отличие от других своих коллег учителей, чувствовал себя перед Фоковым виноватым и намеренно завышал ему оценки. Я ничего не понимал. Обстановка, создавшаяся вокруг моего друга, меня шокировала, и я не раз говорил Нате:

— Ну что тут такого: Женя скатился в учебе, не успевает. Я, также учусь и ничего страшного, а тут разыгрывают вокруг него трагедию, которая самого виновника совсем не трогает. Ему не до нас. — Я лгал девушке прямо в глаза. Наташа, вот чье внимание было необходимо Евгению. Но Кустина вела себя странно. Она находилась рядом, а в мыслях далеко — не в селе, а в городе мегаполисе, наверное, со своим Михаилом Потаповичем.

Однажды, когда я был у нее дома, девушка из-за какого-то пустяка вдруг ни с того ни сего набросилась на меня. Нина Васильевна, услышав крик дочери, не выдержала:

— Ната, опомнись, да разве так можно себя вести?

Наташа извинилась и убежала. Я тоже убежал, убежал на улицу, но у калитки вдруг столкнулся с Фоковым. Он шел к Кустиной, увидев меня, резко развернулся и рванул в сторону.

— Евгений! — крикнул я другу, но он даже не повернулся, а лишь прибавил ходу. Я за ним не побежал, а нужно было.

«Никуда не денется, через день-два сам будет у меня» — подумал я. Однако друг отчего-то не приходил. Я уже начал беспокоиться: раньше такого не было.

Весть о Фокове принесла мне Светлана. Я не поверил ей, когда она выпалила:

— Женя повесился.

— Как повесился, — переспросил я. — Ерунда какая-то.

— Юра! Юра! Женю увезла скорая помощь!

Затем позже я узнал от Семена, что незадолго до случившегося Ната от Жени получила письмо. Его, Кустиной вручила сестренка Светланы — Юлия.

Фоков остался жить. На чердаке, где он пытался покончить жизнь самоубийством, не выдержала перекладина — сломалась. Мой друг долгое время — не один час валялся на старом прелом сене и приходил в себя пока его не нашла мать Лидия Ивановна и не вызвала «скорую помощь». После она мне объясняла:

— Юра, для Жени этот учебный год тяжело дался. Он так переживал, неизвестно отчего, вдруг нахватал плохих оценок и когда? В последней четверти! Представь себе, какого все это? Женя очень впечатлительный мальчик. Его расстроили школьные дела. Сейчас с ним будет работать психолог. Я, думаю, что он поправится — придет в себя и школу окончит «на отлично». У него еще есть время.

Я видел письмо Фокова к Наташе. Кустина от меня ничего не стала скрывать.

— На,