— Куда? — спросила и вилка с пловом замерла на пол пути, таким отстраненным, словно направленным сквозь нее, был Костин взгляд.

— Ухожу… от тебя.

— Ухожу… от тебя.

Сказал как отрезал, и ладони вытянул по обе стороны от бокала. Вера отметила про себя, что они не дрожат.

Конечно, у хирурга руки дрожать не будут.

Повисла пауза, тяжелая и густая. Вера отложила вилку на край тарелки и потянулась в бокалу с вином.

Вера не хирург и пальцы у нее дрожали.

Много раз представляла себе этот разговор. По разному вертела, как кубик Рубика собирала, и так и эдак. Все варианты прорабатывала, что он скажет, что она ответит. Готовила себя, зная, что бесполезно, и все равно резануло по сердцу. Не думала, что так просто, так буднично скажет.

Обвела глазами стол. Вот зачем такой обходительный сегодня, ужин приготовил, вина налил, чтобы расслабилась. Готовился основательно, как к операции, а, может, для него это и была вторая операция? Знает ведь, что по живому режет, без анестезии.

Вера посмотрела в коридор. На полу, рядом с ее сапогами, стояла спортивная сумка. Как она сразу не заметила? Не думала об этом, вот и не заметила.

Значит, не шутит.

— Вера… — позвал тихо, но она мотнула головой, чувствуя, как лезут в глаза непрошеные слезы. Подняла взгляд к аквариуму над барной стойкой и перестала моргать. — Дело не в тебе.

Еще лучше!

— Я так больше не могу, поверь, для тебя это даже лучше… говорить пока никому не будем, да и разводиться я не собираюсь… квартира тебе останется, я ни на что не претендую, а вещи… Вер, вещи я часть уже перевез, остальное потом заберу… хочешь, когда ты будешь на работе…

Он говорил, а у нее внутри росла настоящая Тьма, черная, как сама смерть. И каждое новое слово делало только больнее.

Заткнись же ты, черт побери!

— Вер, ну, прости… — еще чуть-чуть и прольются горечью по щекам постыдные слезы, так и не принеся облегчения.

Костя взял Веру за руку, погладил по пальцам, а она не могла заставить себя пошевелиться. Боялась, что если дернется, то заплачет, нет, разрыдается, разобьется на куски и больше никогда себя в целое не соберет.

— Я прошу тебя, Вера, только не плачь…

Слезы стекали по подбородку и капали на грудь. Это черная дыра на месте сердца притягивала их, вне всяких сомнений. Вера закрыла глаза, новые слезы устремились во тьму, и она отдернув руку, встала.

— Я их уже кормил сегодня, — она сделала вид, что не слышит. Высыпала горсть корма и стала смотреть, как рыбки кружат вокруг. — Вер, обрати на меня внимание! Ну, что ты молчишь?

— А что ты хочешь, чтобы я сказала? — ответила тихо, почти шепотом.

Испугалась, что если напряжется сильнее, то закричит, бросится с кулаками. Не глядя на Костю, взяла бокал и выпила вино залпом. Где-то был флакон с валерьянкой…

Вера открыла шкафчик. От выпитого ее немного повело и Костя встал, удерживая Веру за локоть.

— А вот это плохая идея.

— Руки убери от меня, — Костя мягко, но настойчиво забрал у нее флакон и усадил за стол.

Не так она себе это представляла.

— Кто она? — спросила и тут же пожалела.

Как унизительно, но вопрос вырвался сам собой. И назад его не забрать.

— Это не важно…

— Мне важно. Я хочу знать, имею право! — Костя молчал. — Я ее знаю?

Вера задумалась. Маша из мясной бакалеи? Вряд ли. Слишком дородная да и, кажется, замужем. Тогда Лена из больницы? Или одна из молодых аспиранток?

От осознания того, что Костя уходит от нее к молодой аспирантке, снова расплакалась.

— Ну, Вера, ну, пожалуйста… зачем тебе это? Зачем себя мучать? Да, мы не будем больше жить вместе, но мы можем видеться, у нас общие дети, и… официально мы же не разводимся… ты можешь вообще никому не говорить, если боишься осуждения со стороны.

— Боже мой, кто ты!? Кто ты такой, чтобы говорить мне об осуждении со стороны!? — Костя дернулся, лицо побелело. — Она молодая, да? Красивая, гибкая… сексуальная, — Вера всхлипнула, не в силах остановиться. Жалость к себе захлестнула с головой. — Конечно, она красивая, ей же не пришлось вынашивать и рожать тебе двойню, потом годами не спать по ночам, забывая о себе, о работе, обо всем! Конечно, сдай старую Веру в трейд-ин и возьми новую! С доплатой, зато перед друзьями не стыдно будет!

— Да какой трэйд ин, Вера! У меня другой мужчина!

— …Мужчина? Ты, — она сглотнула, проворачивая слово на языке, прежде чем сказать вслух. — Гей?

— Ой, Вера, пожалуйста! — Костя дернулся, встал из-за стола, открыл и снова закрыл казан крышкой. — Уж ты-то не вешай ярлыки!

— То есть как это? А как по-другому это называется? Содомит? Голубой? Человек дождя?

— Не стыдно? — Костя обернулся, скрестив руки на груди. — Вот что ты за человек?

— Мне? Не стыдно? — Вера тоже встала, вилка звонко ударилась об пол. — За то, что назвала тебя по имени? Или лучше будет сказать по призванию!

Она могла бы понять измену, бес в ребро и что там еще происходит с мужчинами старшего возраста. Закрутил роман с сослуживицей, увлекся молоденькой аспиранткой, вновь почувствовал вкус жизни, это так предсказуемо! Вера была к такому готова. Она, по крайней мере, могла себе это объяснить.

Но… гей!?

Ее муж испытывал влечение к мужчинам, Господи! Он изменял ей с… мужчиной! Вера, как не старалась, не могла уместить эту мысль в голове.

— И… как давно? — Костя вздохнул, наклонился за вилкой и сел за стол.

— Всегда, Вера… всегда.

Это был удар ниже пояса. Мысли о возможных заболеваниях вытеснило это его «всегда». Вера отвернулась и зажмурилась.

Всегда. Всегда.

Двадцать пять лет жизни.

ВСЕГДА.

Их свадьба, первая неудачная беременность и долгие пять лет проб и ошибок, долгожданная двойня, мальчики, как же она гордилась! Вера зажала рот ладонью. Сыновья и двух месяцев не проучились в летном училище, что теперь будет с ними?

— Кто еще знает? — она обернулась к Косте, сверля его глазами, готовая разорвать на месте, если получит неправильный ответ.

— Никто, — ответил и посмотрел на нее как на умалишенную.

— Летное училище, Костя, — проговорила холодно, чеканя каждое слово. — Если ты еще помнишь.

— Я знаю лучше твоего, давай без истерик, — он сделал глоток и тут же отставил бокал с вином подальше.

Оба замолчали.