– Он повесился, – тусклым голосом произнесла Ольга, снимаяпальто, – он повесился сегодня ночью, у себя в квартире. Привязал брючный ременьк газовой трубе, которая проходит над кухонной дверью.

– А где в это время находилась его жена? – быстро спросилаЛена.

– Спала. Спокойно спала в соседней комнате и ничего неслышала.

– Кто первый обнаружил? – Лена хотела сказать «труп», но запнулась– трудно было произнести это слово по отношению к Мите, который совсем недавнозабегал к ней в гости, сидел вот здесь, на кухонном диване, весь искрилсяэнергией, здоровьем и радужными планами на будущее.

– Жена обнаружила. Проснулась, вышла на кухню и увидела.

Лена вдруг обратила внимание, что в последнее время Ольгаперестала называть жену своего брата по имени. А раньше величала Катюшей,Катенькой.

– И что было дальше? Ты хоть чаю глотни горячего. А хочешь,я тебе щей налью? Только что сварила.

– Нет, – Ольга отрицательно замотала головой, – нет, не могуя ничего есть. И пить не могу. Окошко приоткрой, покурим, пока Лизавета спит.Как было на самом деле, никто не видел, – Ольга нервно передернула плечами иглубоко затянулась, – все известно только с ее слов, а она ничего не помнит.Так вот, она сама вытащила Митю из петли…

– Подожди, – перебила Лена, – но ведь у Мити рост стодевяносто, и весит он порядочно, не худенький. А Катя, насколько я помню,девочка-дюймовочка, она его в два раза легче и ниже на три головы.

– Да, она говорит, это было очень трудно. Но она не моглаоставить его так, надеялась, вдруг еще жив… Нет, ты не думай, я сейчас нормальносоображаю. Я понимаю, в жизни бывает всякое, но вот так, ни с того ни с сего,даже записки никакой… А главное, Митя всегда считал, что самоубийство –страшный грех, искренне считал. Это, конечно, для милиции не довод, но Митюшакрещеный, православный, к исповеди ходил, причащался. Редко, правда, новсе-таки… А теперь я даже заочно отпеть его не могу, самоубийц не отпевают.Любой грех можно замолить – только не этот.

У Ольги были темные круги под глазами, рука с потухшейсигаретой мелко дрожала.

– Он забегал ко мне около месяца назад, – тихо сказала Лена,– у него было столько планов, рассказывал, что написал пять новых песен, вышелна какого-то известного продюсера, теперь, мол, у него пойдет один клип задругим… Я не очень хорошо помню, о чем мы говорили, но у меня осталосьощущение, что все у Мити отлично. Он был немного возбужден, но радостновозбужден. Может, рухнули какие-нибудь его надежды, связанные с этимпродюсером?

– Эти надежды рождались и рушились у него по десять раз вмесяц, – грустно усмехнулась Ольга, – он привык, относился к этому вполнеспокойно. И всякие продюсеры, мелкие и крупные, без конца мелькали в его жизни.Нет, если уж говорить о том, что его действительно волновало, так этособственное творчество, не в смысле популярности и денег, а в смысле пишется –не пишется. В последний месяц ему писалось как никогда, и это для него былоглавным.

– То есть ты не исключаешь, что Митя не сам?.. – осторожноспросила Лена.

– Милиция уверяет, что сам. – Ольга закурила еще однусигарету.

– Ты вообще ела сегодня что-нибудь? Ты куришь как паровоз,на голодный желудок. Хочешь, я кофе сварю?

– Свари, – равнодушно кивнула Ольга, – и, если можно, яприму душ у тебя. Я ведь даже не умывалась сегодня, и в морге успела побывать…Ты прости, что я с этим кошмаром к тебе заявилась, но дома сейчас очень тяжко,мне надо немного опомниться, а потом уж родителей и бабушку приводить вчувство.

– Оставь эти расшаркивания для своих японцев. Пойдем, я дамтебе чистое полотенце.

– Лен, я не верю, что он сам, – тихо сказала Ольга, стоя напороге ванной комнаты, – очень уж все это странно. Телефон у них весь день неработал. Я выяснила на станции, с линией там все в порядке. Что-то случилось саппаратом, сосед сегодня утром починил за минуту. А «Скорую» и милицию жена отсоседей вызывала, в пять утра. Эти соседи мне и позвонили. Я приехала, а Митюуже увезли. Видишь ли, его жена этой ночью находилась в состоянии… в общем,наркотиками накачалась. Мне сказали, Митя тоже. Сказали, чистый суицид на почвенаркотического психоза. Ампулы и шприцы нашли в квартире, и на руке у негоследы уколов… Так что милиция особо и не старалась, мол, наркоман был вашбратец, уважаемая Ольга Михайловна. И жена у него наркоманка. Все же ясно!

– Митя не был наркоманом, – медленно произнесла Лена, – ондаже не пил. И Катя…

– Она кололась уже полтора года. А Митя – нет. Никогда.

– Ты видела его в морге?

– Нет. Я не смогла, испугалась, что не выдержу, хлопнусь вобморок чего доброго. Он был уже в холодильнике. Там очередь на вскрытие,сказали, трупов очень много. Если я напишу заявление в прокуратуру, он так ибудет там лежать – ждать своей очереди.

– И что ты решила?

– Не знаю. Но, если он там будет лежать, в холодильнике, умамы с папой и у бабушки по инфаркту на брата случится. А от заявления, как мнеуспели объяснить, толку будет мало. Дадут это дело какой-нибудь девочке,которая московскую прописку отрабатывает в райпрокуратуре, у них ведьследователей не хватает. А она и копать ничего не станет, ясно ведь, суицид.Сейчас столько нераскрытых убийств висит годами, а тут – какой-то наркоман…

Ольга безнадежно махнула рукой и закрыла дверь ванной.

Пока она принимала душ и приводила себя в порядок, Ленастояла у окна с гудящей электрической кофемолкой в руках и думала о МитеСиницыне. О чем они говорили тогда? Он ведь просидел здесь часа два.Рассказывал, что написал пять новых песен, кажется, даже кассету оставил. Надобудет найти, послушать. Лена так и не удосужилась до сих пор…

Да, появился на его горизонте какой-то очереднойсуперпродюсер… Но фамилии Митя не назвал, сказал: «Жутко известный, ты неповеришь! И вообще, я боюсь сглазить!»

Потом он пообедал с аппетитом и о чем-то еще они долгоговорили. Кажется, просто вспоминали что-то из юности, из студенческих лет.

Сам Митя закончил Институт культуры, учился на режиссеранародных театров. Странная специальность, особенно в наше время. Впрочем, онникогда по специальности не работал, писал свои песни, пел их в узком кругу, вконце восьмидесятых даже какие-то концерты у него проходили по клубам, и вечновелись переговоры о пластинке, потом о компакт-диске, о клипе на телевидении.

Никогда эти переговоры ничем не кончались, но Митя неунывал. Он верил, что песни у него талантливые, просто не «попсовые». Но ведьспрос есть не только на «попсу». Митя не собирался лезть в звезды, но хотелпробиться к своему слушателю, причем не через концерты в подземных переходах, аболее респектабельным и достойным путем – через радио, телевидение. Но дляэтого надо было не только хорошо сочинять и исполнять песни, но еще и обрастатьнужными знакомствами, связями, общаться с продюсерами, предлагать себя каквыгодный товар. А этого Митя делать не умел.