не прислушаетесь к моим словам, ваш пёс осиротеет, сеньор. Мужчина снимает рубашку, и его кожа излучает тепло. Тело у него морщинистое, но ему вряд ли больше шестидесяти лет. Он достаёт свой мобильный телефон, а позвонить не получается. В нашем посёлке почти нет сотовой связи, хотя в Большом Посёлке есть, а здесь покрытие теряется, говорю же вам, что это край света.

Надеюсь, вы не будете против, если я закурю, спрашиваю его. А он даже не смотрит на меня и не отвечает. Хотите, я могу поделиться с вами, это табак с травкой, его оставил мне вчера вечером Марко у двери моего дома. Иногда такое случается, и мне нравится приходить сюда, чтобы покурить, поскольку, когда я курю травку Марко и гляжу на лес, мне кажется, что чащобы не существуют и что я вижу всё, что находится по другую сторону деревьев. Однако сеньор хранит молчание и не смотрит на меня.

Слишком жаркий день для первого дня января, верно? – спрашиваю его. И он отвечает – да, для первого января жарко.

В этом зелёном посёлке жара теперь никого не выгоняет на улицу, говорю я ему, и из дома выходит только Хуана, которая всё ещё плачет по своему брату. И когда я хожу за хлебом, всегда беру батон для неё, потому что она теперь отказывается от еды. Я обычно говорю ей: «Хуана, всего, что от бога, пусть будет много». Вы не представляете, как грустно видеть её одну на улице, сидящую на стуле, ведь она выносит из дома и пустой стул своего брата. «Хуана, время лечит всё, кроме старости и безумия!» – завидев её, радостно кричу. И она посмеивается в ответ. А батон я всегда оставляю на пустом стуле её брата, чтобы она знала, что смерть – это только один день, а не вся жизнь, и что там, где раньше сидел её брат, теперь лежит хлеб, но ничего такого не происходит.

Сеньор глядит на меня, и я говорю ему: сколько бы мне ни было лет, но я уже знаю, что смерть происходит вот так. Те, кто умирает, не уносят с собою радость, говорю я ему. Они вообще ничего не берут с собой, а смерть – это всего лишь несколько слёз и боль в груди, однако жизнь продолжается для нас, для тех, кто остаётся. Да и слёзы, как только покинут глаза, превращаются в воду. Сеньор смеётся, но я считаю, что это потому, что он не хочет так думать о смерти. Этот сеньор не знает ничего. Вы не знаете, где оказались, вам ничего не известно об этом посёлке. Позвольте объяснить, ведь у нас есть время, и если вы останетесь здесь со мной, ваша собака в конце концов отыщется. Собаки всегда возвращаются. Но вы ничего не знаете о посёлке. И он смотрит на меня, а я гляжу на лес.

Сеньор потеет, как боров, которому вот-вот перережут горло.

У меня нет воды, сеньор, но, если хотите, можете положить голову мне на плечо. Так обычно делает Хавьер, говорю я ему. Имею в виду то, что он кладёт голову мне на плечо. Иногда я прикасаюсь к лицу Хавьера, когда он это делает. Но я не собираюсь трогать ваше лицо. В нашем посёлке говорят, что я много болтаю, а когда курю травку Марко, мне еще больше хочется высказаться. Но у вас сейчас есть время, к тому же вы всё равно хотите меня выслушать.

Знаете ли, здесь появляется не так уж много людей. У сеньора учащается дыхание. Знаете ли вы об этом или тоже не знаете? А сеньор смотрит на меня и говорит, что, по правде, он не понимает, как оказался здесь, на краю этого маленького, затерянного посёлка. Вы заблудились со своей собакой, а теперь она потеряла вас. Но не волнуйтесь, такое случается с людьми, которые не знают местности.

А ты что тут делаешь? – спрашивает он меня. Жду, говорю я ему. Вместе с вами жду вашу потерявшуюся собаку. Сеньор облегчённо вздыхает, и я уверена, что он вздыхает потому, что всегда легче ждать вместе с кем-то. Если бы вы заблудились завтра, то меня здесь уже не встретили бы. Почему я неподвижно сижу здесь, в тени? Жду вашу собаку, пребывая в задумчивости, как корова, сеньор. Я размышляю-пережевываю всё, что задумала сделать завтра. Обратите внимание, сеньор, я всё так же жду с вами вашего пса, а вы составляете мне компанию в это странное послеобеденное время первого дня нового года. И я гляжу на сеньора, но он отводит свои глаза на лес.

Я ничего не знаю о вашей жизни, говорю я ему, и мне неведомо, как вы проснулись этим утром, а я вот пробудилась ото сна и сразу почувствовала сильное жжение в животе. Мои внутренности полыхали, как сухая трава в эту непонятную январскую жару. Однако не подумайте, что я впервые чувствую огонь в животе. И не смейте мне говорить, что у меня внутренности горят от травки и табака. Такое у меня уже давно, но сегодня утром я проснулась и поняла наконец причину. Однако сейчас я пережевываю, размышляю-обдумываю то, что мне предстоит сделать завтра.

Если бы Хавьер был здесь и сидел сейчас с нами, он назвал бы вас привидением, потому что вы, сеньор, ничего не знаете об этой местности, а Хавьер называет привидениями тех людей, которые проходят через этот край света. Ибо привидения никогда не остаются, они всегда уходят или исчезают. Мне нравится Хавьер, потому что мне нравятся мужчины, которые редко грустят. Вот вы, например, говорю я сеньору, глядя на его опущенные морщинистые веки, вы ни секунды не улыбались, вы слишком печальны. А Хавьер всё время улыбается. Когда он заходит в продуктовую лавку моей матери, я радуюсь утру и говорю покупателям: «А вот и красавчик, который должен меня полюбить». И мне отвечают: «Красавица желает себе судьбу страшилы». А я смеюсь-посмеиваюсь, иногда даже пою, и когда мама торгует вместе со мной, она говорит мне: «Поменьше-ка пой, поменьше». Но я настаиваю: «Мама, потанцуй-ка, а то дома ты совсем не танцуешь». А мама в ответ: «Эх, мне бы твои годы, моя Маленькая Лея». Да, в нашем посёлке нас зовут Большая Лея и Маленькая Лея. И я радостно кричу: «Пусть Маленькой повезёт так же, как Большой!» Но в глубине души я никогда не хотела, чтобы мне везло так же, как моей матери. Понимаете, я хочу повидать