овощи, которые он сам выращивает. У него есть небольшой огород, и тем, что он выращивает, Хавьер делится с нами, как Марко делится своей травкой, а я – остатками продуктов из нашей лавки. Мой дом мрачный, каждое его окно выходит на лес, но у нас есть внутренний дворик с курами, кроликами и козой, которую Хавьер однажды нашёл у дверей своего дома и привёл к нам, твердя: нет-нет-нет, она ему не нужна. Хавьер одиноко живёт в самом маленьком доме посёлка. Его отец умер рано, а мать ушла и бросила его. Она так и не вернулась. Здесь, в деревне, она считается пропавшей без вести, потому что некоторые жители утверждают, будто видели, как она на рассвете углубилась в лес и больше не появлялась. Но я не обсуждаю это с Хавьером. Сейчас у него домик с маленьким садом и бар в Большом Посёлке. Если бы я познакомилась с вами в других обстоятельствах, то отвела бы вас туда. В своём баре Хавьер позволяет нам курить травку Марко, этим мы иногда и занимаемся под вечер.

«Из города сюда переезжает семья на постоянное жительство», – сказала я Хавьеру. «Сюда? А где она поселится?» – спросил он. «В доме Химены», – ответила я. «Значит, у влюбленных отняли кровать», – сделал вывод Хавьер. И я рассмеялась, так же как вы, услышав от меня про конец света. Я сразу же представила себе любовников, тела которых трепещут от страсти. Немного позже сообщила матери: «Мама, дом Химены продали». «А мне-то что за дело?» – отреагировала она. На этот раз я не засмеялась, представив себе все тайны, которые хранит дом. Я сказала себе: бедная Химена, твой дом такой большой, и ты одиноко обитала в нём столько лет, ничем его не наполняя, наедине со своими нуждой, страданиями, антипатией, радиоприёмником и с котом, который потом тоже тебя покинул. И я почувствовала страх, такой же, какой испытывают дети, или ощущаемый некоторыми перед концом света, потому что если в деревнях ненависть передаётся по наследству, то и одиночество тоже. У меня снова стало горячо в животе, я почувствовала себя так плохо, что подумала: это действительно похоже на конец света.

«Зачем они приехали?» – спросила я у матери. «Это их дело, дочка, а нам здесь нужны новые люди». «Кроме того, – продолжил мой отец, возившийся во дворе с кроликами, – если правда, что всё идёт к концу, то какая разница, переедут они сюда или нет, ведь, в конечном счёте, все мы уйдём». У меня из глубины души вырвался крик, хотя я никогда не кричу на родителей, сеньор, я говорю с ними громко, но не кричу. А тогда я крикнула им, что они простаки, если верят в конец света и смиряются с присутствием каких-то чужаков. И что пусть лучше вспомнят про семейку Долорес, появившуюся здесь много лет назад и принятую с распростёртыми объятиями, а она потом захватила половину земель и теперь эксплуатирует нас, заставляя работать на неё. Вам, сеньор, я расскажу о семье Долорес позже.

Вы этого не знаете, но здешний люд играет своей памятью, предпочитая тысячу раз удивляться одним и тем же вещам, чем их вспоминать. «Чужаки приезжают сюда, чтобы остаться, потому что они нигде больше не нужны!» – в конце концов сказала я родителям. «Из-за тебя твоя сестра обмаралась», – упрекнул меня отец. Ведь у моей сестры такая пустая голова, что она даже гадить самостоятельно не способна. И тогда я впервые задумалась об отъезде, сеньор. Наверное, в тот день я первый раз заметила приближение конца света.

Вечером я рассказала об этом Норе, когда вынимала остатки еды у неё изо рта. Обычно именно я кормлю Нору, потому что родители устали от моей сестры. Воспользовавшись моментом родственной близости, я сказала ей так: «Нора, должно быть, мир, каким я его знаю до сих пор, меня напрягает, и здешняя жизнь проходит, как в маленьком колодце, Нора, подобно той песне со словами «жизнь здесь ничего не стоит». А вот чего я не сказала своей сестре, так это того, что мир, каким я его знала до сих пор, становится для меня слишком тесным, поскольку я боялась остаться одинокой в маленькой деревне и в слишком большом доме, как Химена.

Похоже, сеньору нравится слушать меня. Многие говорят, что у меня красивый голос и что, когда я что-то рассказываю, делаю это страстно, и поэтому они желают меня выслушать. Вам комфортно со мной, даже если вас не интересуют мои россказни, заявила я ему. Но теперь вы мой сообщник, соучастник моего побега. С этого края света не уходят, а сбегают. И вы должны меня выслушать, у вас нет выбора, ведь я попросила вас об этом, и вы согласились. А сеньор улыбается и смотрит на меня с нежностью. И я говорю ему, что иногда люди смотрят на меня так же, как только что взглянули на меня вы. Жители Большого Посёлка и вообще посторонние смотрят на меня так, как вы сейчас. А сеньор краснеет и глядит на лес. И я тоже смотрю на лес.

Дом Химены перестал быть прежним менее чем за три недели. Для этого понадобилось меньше трёх недель, сеньор. Поговаривали, что у семьи из Мадрида водятся деньги, и всех жителей посёлка волновал вопрос, сколько приезжие заплатили за ремонт самого большого дома за считаные дни. «Как же они торопятся переехать сюда», – сказала я Каталине в полдень, когда мы сидели сложа руки и глазели на замену входной двери. «Что за ревность у тебя к этому месту», – ответила она, и в её тоне прозвучало презрение, ибо эти несколько улиц не душили её так сильно, как меня. Владельцы выкрасили рамы, двери и стены в белый цвет, и я подумала: эти городские – настоящие невежды: они много чего знают, но понятия не имеют, насколько красив натуральный камень. Разве вы не согласны? Неокрашенный камень прекрасен, и не потому, что так считаю я, просто это всем бросается в глаза. Потому что камень может поведать вам свои истории. Беспокойство, вызываемое у меня чужой семьёй, с которой я ещё не была даже знакома, усиливалось и поднималось из моего желудка к горлу подобно тому, как росли мои ногти или волосы или как нарастало жжение в животе.

В течение трёх недель, пока продолжались работы, все жители посёлка проводили целые дни возле этого дома. Даже Хуана переместила туда свой стул и стул своего брата, и стало казаться, что её больше не волнует