я о конце света, а я ответила – да, но к глупостям я глуха. И снова в животе у меня что-то завертелось. Каталина задумалась, и я сказала ей: нам надо послушать, что говорят об этом в Большом Посёлке, поскольку в нашем от интернета толку почти нет. Мы нашли в интернете лишь кое-что об индейцах майя, но я сразу поняла, что конец света – ложь, не более чем абсурдная выдумка, а люди стали её бояться и говорить только об этом.

В маленьких селениях, сеньор, людям нужно во что-то верить, чтобы заполнить своё время. И вот настал день, когда один житель заявил: да, в других далёких-далёких странах в это настолько поверили, что начали сходить с ума. А потом ещё один как-то утром сообщил нам, что его дочь, живущая в столице, сказала ему, что и там ходят такие же слухи. На следующий день явилась одна женщина и рассказала, что прочитала в газете, будто на самом деле кто-то уже оповещал об этом раньше и что знающие люди твердят: в этом году всё и закончится. А потом пришла Хуана и объявила, что хочет, очень-очень хочет, чтобы всё закончилось, и поэтому она решила умереть, как её брат. Затем явился ещё один житель посёлка, который сказал, что его коровы начали вести себя странно, а другой – что его собаки по ночам лают на небо, и это может означать только одно – миру приходит конец. И местные газеты нам не помогали разувериться, потому что своими заголовками сообщали: да-да-да, наступает конец света. Тогда же Эстебан, тот самый, кто убил мою суку, впервые опустил ружьё на землю и сказал, что для января сейчас слишком жарко, реки в горах пересыхают, и такое может происходить только из-за неминуемого светопреставления. Наш мэр, возглавляющий самые разные интриги, объявлял официальный траур на весь прошедший, две тысячи двенадцатый, год. А я всем объясняла, спрашивали меня или нет: «Да вы ничего не понимаете! Этому мэру нужно одно – отвлечь нас на всякую ерунду типа этой, про конец света, чтобы мы ничего от него не требовали. Мир не кончается, но нашей деревне наступит конец, если мы не очнёмся».

Вы бы наверняка говорили то же самое. Но как раз в это время жизнь принялась меня душить. Начал завязываться узел, и в моих внутренностях вспыхнул пожар. Я не знаю, не ведаю, это лишь мой мир покончил с собой в прошлом году, который мы только что оставили позади, или мир закончился здесь, в этом маленьком посёлке. Правда состоит в том, что, подводя его итоги сегодня, первого января нового года, я могу заявить, что мир закончился вчера. Позвольте мне поведать вам об этом.

Сеньор надевает рубашку и встаёт. Не уходите, говорю я ему. Мне хочется заплакать, но я не говорю ему это. Подождите ещё немного, ведь я знаю, где сейчас ваш пёс, и нам остаётся только ждать, это сущая правда. Так и будет, я вам обещаю, клянусь. А он глядит, всё глядит на меня. Да не смотрите так на меня, говорю я ему. Если вы останетесь здесь, собака найдётся. Он смотрит, смотрит на меня. Не смотрите на меня так, но теперь я ему это уже не говорю. И он снова покорно садится, потому что здесь он ничего не знает. Прямо сейчас, в этот первый день года, когда креп свисает с домов за нашими спинами, я – единственный человек в мире, который есть у этого сеньора, а он – единственный человек, который есть у меня во всём мире.

Я спускалась по каменистой тропе

Да, действительно, для января сейчас слишком жарко, но вы не представляете, какая жара стояла в нашем посёлке в марте прошлого года, говорю я сеньору. К тому же две тысячи двенадцатый не принёс нам дождя, и солнце палило нещадно, как какой-нибудь злодей. В нашей деревне нас, молодых, всего четверо: Хавьер, Каталина, Марко и я. А поскольку нас так мало, мы почти всегда проводим время вместе. Ну, еще и Нора, сеньор, моя сестра, тоже молодая, но она не в счёт, нет-нет. Появление на свет в одном посёлке сделало нас сообщниками, но я не совсем понимаю, сообщниками чего, поэтому полагаю, сеньор, – соучастниками нашего собственного существования. Потому что, знаете ли, здесь почти ничего не происходит, а мест, куда можно пойти, мало, и все знают, что если тебя нет здесь, то, значит, ты где-то там. Вот почему нам нравится курить травку у Марко, сеньор: хотя мы вчетвером почти всегда вместе и живём в одном пространстве, сидим за одним столом, но когда мы её покуриваем, каждый теряется в образах, которые создаёт его голова. Там нас не находят, да мы и сами себя тоже не находим.

Марко похож на дуб с широким и толстым стволом, с агрессивными и жестокими, не поддающимися контролю корнями, вот такой этот Марко, сеньор. А Хавьер, напротив, больше похож на земляничное дерево, узкое, которое легко можно спутать с кустом, но оно с красноватыми плодами, такого же цвета, как щёки Хавьера, когда солнце освещает его лицо или когда жара золотит его плечи. Моя мать постоянно говорит мне, что столичные жители присвоили все земляничные деревья, хотя на самом деле там их мало, потому что климат неподходящий. И эта тема, сеньор, упорно напоминает мне о Хавьере, ведь он не выжил бы в другом климате, как бы сильно я ни хотела перевезти его куда-нибудь еще. А Каталина – это скорее акация мимоза. Она хромая, хромая акация мимоза, у которой отсутствует ветка или искривлён корень, что вынуждает её удерживать равновесие как-то иначе, чем остальным. По причине того, сеньор, что Каталина обожгла ногу и теперь у неё шрам, похожий на выщербленный камень, она мечтает избавиться от хромоты с помощью операции. Я уже говорила Каталине, что оперироваться ей ни к чему, это почти не решит проблему. Однако она копит и копит деньги, а тратит так мало, что к тридцати годам сможет скупить всю нашу деревню. Сеньор, а сестра, моя сестра сама по себе – растение, и её не надо ни с чем сравнивать. Тем не менее стариков здесь много, хотя всё население едва дотягивает до двухсот человек. А чего у нас тут нет, кого мы не знаем в этом посёлке, так это людей из других мест, которые приехали бы сюда и остались. Мы мало о