Вот и сейчас комната была полна тускло-серых яйцеобразных камней. Опустившись на неудобный стул, я взяла ближайший камень и подала первый импульс силы. Дальше накопитель тянул энергию сам, мне лишь оставалось вовремя прервать нашу связь.

Последние недели я старательно копила резерв: утащив с фабрики несколько осколков накопителей, я напитывала их силой и прятала в своей комнате под половицей. А нонна Шавье щедро зачаровывала мою дверь, чтобы никому не пришло в голову проверить, что там есть у завистницы Фике. Несмотря на то, что моя близняшка купалась в родительской любви, она не оставляла меня в покое. Портила немногочисленные вещи, совала любопытный нос в личные записи и, разумеется, не переставала издеваться над моими нарядами.

Увы, меня не ждало впереди ничего хорошего, так что… Я могла и рискнуть. Но тс-с, никто не должен знать о моих планах! Вредина Фике, злоязыкая Фике, насмешница Фике — нет больше той меня, что смело давала отпор всей семье. Есть теперь только зашуганная мышка Фике. Мышка, которая готовит большой-пребольшой сюрприз своей «любимой» семье.

Накопитель за накопителем, накопитель за накопителем, я выполняла привычную, рутинную работу ровно до тех пор, пока не почувствовала во рту привкус крови. Вот сейчас можно уходить, главное — хлопнуть дверью, чтобы работники меня заметили. Иначе с Висейра станется закрыть меня здесь до утра, как бывало не раз.

— Фредерика, — Он нарисовался рядом со мной, едва лишь я вышла. — Количество наполненных тобой накопителей не растет. Неужели ты уже достигла своего магического потолка?

— Господин Шордаг…

— Лорд Шордаг, — поправил меня Висейр.

Промолчать удалось с трудом. Лорд. В нашей стране лордов и леди пруд пруди, взять хотя бы леди Аннушку, булочницу с Конной улицы. А все почему? Потому что свиток о полном магическом образовании дает право добавить к имени вежливое и пустое «леди». Или лорд. За этой вежливостью не стоит ничего: ни власти, ни богатства, ни земель. Но да, красиво именоваться можно.

Еще можно получить титул от родителей — тут все понятно: и образование, и земли, и богатство. И последняя возможность — получить крохотный земельный надел из рук королевы-матери по протекции короля.

Висейр Шордаг не имеет ничего из вышеперечисленного, он всего лишь гнусный человечишка, которого и господином-то величать не стоит.

— Фредерика, — тон Висейра стал угрожающим, — как ты должна ко мне обращаться?

— Господин Шордаг. — Я смотрела в пол и видела его тупоносые ботинки. Ботинки, которые стоили дороже, чем все, что было на мне надето.

— Тебя придется учить смирению, — с искренним удовольствием произнес он. — Едва лишь ясноглазая леди Кристин Дьерран выпорхнет из родового гнезда, о-о-о, я сразу заберу тебя. На пятый день недели ты покинешь свой дом.

— Мой долг — молиться о благополучии сестры все то время, что она пробудет в пути. А значит, покинуть отчий дом я смогу не раньше седьмого дня недели, — ровно проговорила я.

— Поговори, поговори. Ты последний раз мне перечишь, Фредерика, — его пальцы болезненно впились в мой подбородок, — дальше ты будешь только молчать и благодарить. Помнишь, что записано в твоем брачном контракте? Ты родишь мне детей, Фредерика, мальчика и девочку. Один продолжит род, вторая укрепит позиции семьи Шордаг. А ты… Думаешь, я не вижу, сколько презрения плещется в твоих глазах? Так вот, ты останешься здесь… Будешь приумножать мое богатство и однажды умрешь, заряжая накопитель.

Я нахмурилась, отбросила от себя его руку и прямо спросила:

— Откуда столько ненависти?

— А ты забыла, как насмехалась надо мной? — Он вскинул бровь. — Ты знатно повеселилась на ярмарке, теперь же настало мое время.

Спорить было бессмысленно и унизительно. Я никогда и ни над кем не насмехалась, но… Наличие сестры-близнеца порой здорово усложняет жизнь. Особенно если эта самая сестра так и ищет повод поиздеваться.

— Иногда я думаю, что в храме стоит выбрать чашу с ядом, — прямо сказала я, глядя в его тусклые, невыразительные глаза.

— Я прослежу за тем, чтобы тебе не предложили ничего настоящего, — процедил он, потемнев лицом.

И я поняла, что его коробит от мысли, что кто-то может предпочесть смерть. Что ж, самоубийство никогда не входило в мои планы, но если Шордага раздражает разговор об этом, то:

— Уйти из жизни можно разными методами. И видит Пресветлая Мать, любая смерть будет благом, если на другой чаше весов жизнь с вами, господин Шордаг. Точнее, не жизнь, а существование. Всего хорошего.

Забираясь в карету, я ругала себя последними словами. Ведь весь последний год я только и делала, что улыбалась, молчала или же молча плакала — не тогда, когда было больно и страшно, а тогда, когда от меня этого ожидали. У меня есть мечта, и я близка к ней. Спасибо нонне Шавье, карманам юбки и криворуким работникам — сегодня мне вновь удалось пополнить запас осколков.

Главное, держать язык за зубами. Не хватало самой все испортить.

Едва лишь я об этом подумала, как карету тряхнуло и меня пронзило острой болью! Пресветлая Мать недвусмысленно намекала: пора надежно прикусить язык.

— Благодарю за науку, — проворчала я и попыталась наскрести хоть какие-то крохи силы на малое исцеляющее заклятье.

Но нет, не вышло.

Карета, как и всегда, остановилась у черного входа. Там же была и нонна Шавье. Покачав головой, она осенила меня круговым знамением, и саднящая боль в прикушенном языке истаяла.

— Говорила я с твоей матерью, — степенно выдохнула нонна, — не желают они видеть, что господин Шордаг хорош лишь как владелец ткацкой фабрики.

— Отец считает, что нашел мне отличного мужа, — уныло кивнула я. — И слышать не хочет ни о чем.

В присутствии родителей Шордаг никогда не позволял себе никаких грубостей. Раньше я верила, что смогу показать отцу всю низость натуры Висейра. Однако добилась лишь того, что мне запретили клеветать на уважаемого человека.

«И разом позабывали, как целый город поднимался фабрику громить, когда слив краски реку загубил», — сердито подумала я.

И потерла ожог, скрытый под тканью старой, изношенной перчатки. Иногда мне кажется, что все мои беды растут из этой отметины. Матушка считает, что я сама себя ею наградила, а я проснулась, просто проснулась с этой дрянью на руке!

«Не удивлюсь, если это проделки Кики», — вздохнула я.

Мой уродливый розовато-блестящий ожог в точности повторял изящный золотой рисунок Кики. И если метку сестры всячески подчеркивали, то меня приучили скрывать руки.

С кухни доносились аппетитные запахи, но времени у меня не было: пора на урок. Тенью проскользнула по центральной лестнице, пробралась на чердак, подхватила целительскую слуховую трубку и легла на пол, точно над учебной комнатой Кики. Хитро прилаженное зеркальце позволяет видеть грифельную доску.