– Х-хосподи Иисусе…

И забыл от удивления перекреститься.

– Ваше сиятельство…

– Дите, ей-богу, дите! Светится!

– Собак на сворки, живо!

– Живо, живо, дармоеды!

– Ваше сиятельство, это что ж…

– Ох ты! Тает все!

– А дите-то, дите?

– Подберите ребенка, растяпы, кому говорю! Чтопялитесь?

– Сию минуту, ваше сия…

Уже не было ни полупрозрачно-дымчатого сияния, ни золотистыхзвезд. Только захныкавший в своем атласном покрывале младенец. Отчаянно, снедоумением и тоской, завыла гончая. Верховые оторопело спешивались.

Коней оставили, надежно привязав у молодого дубка неподалекуот тропы, на той поляне, где, по легенде, останавливалась государыня ЕлизаветаПетровна, будучи в гостях у дедушки нынешнего князя. А впрочем, иные связывалиполяну и с государем Петром Федоровичем, и с государыней Екатериной. До истиныдоискаться было уже трудновато – тем более что все упомянутые коронованныеособы (как и некоторые другие) в разное время бывали в здешних местах…

Кони стояли спокойно, самую чуточку прядая ушами, ночныезвуки вокруг были самыми обычными – от криков птиц до тех загадочных, но вполнеобыденных, каких хватает в чащобе после полуночи. А главное, какие бы страхи иужасы ни рассказывали про здешний край, с поляной людская молва никогда несвязывала ничего потустороннего, выражаясь городским ученым языком образованныхлюдей… Это и придавало уверенности.

Они огляделись, стоя тихонечко. Полная луна, снежно-белая, снеуловимым оттенком синевы, висела высоко над лесом, казавшимся сплошной темноймассой, четкие тени с безукоризненными, как у знаменитых скульптур, очертаниямиказались такими непроницаемо-черными, что представлялись бездонными пропастямиили морскими глубинами. Шагни – и во мгновенье ока провалишься куда-то к центруземли, крикнуть не успеешь…

– Полная, – прошептала Татьяна с оттенком вопроса.

– Полнее не бывает, – уверенно сказала Ольга.

И действительно, лунный диск, покрытый загадочными темнымипятнами, был безукоризненным, как и тени, – олицетворение мрака иолицетворение света – без малейшей щербинки, без всякого изъяна. Лучшего ижелать нечего…

Давно бы следовало пуститься по тропинке, словно вырезаннойв темной стене леса, но было жутко. Рука невольно тянулась перекреститься, нотут же вспоминалось, что нательные кресты они сняли. Как и требовалось дляуспеха гадания. Эта сторона задуманного дела тоже не прибавляла ни уверенностив себе, ни простого спокойствия: без креста русскому человеку тяжко, даже внынешние просвещенные времена, даже в тысяча восемьсот двадцать восьмом году отРождества Христова. Вольнодумство и прочие рискованные прибауточки на самыезапретные темы хороши исключительно при свете дня. Ночью, в чащобе, вдали открещеного мира все смотрится и ощущается совершенно иначе…

И они по-прежнему стояли возле спокойных коней – две девушкив мужских костюмах наподобие гусарских, абсолютно неуместных в городах, новполне допустимых в провинции согласно очередному веянию легкомысленнойфранцузской моды. Вокруг простиралась бескрайняя темная чащоба, щедронасыщенная разнообразными ночными звуками, весь мир состоял из серебристоголунного света и чернильно-непроницаемых теней – вперемежку. Пора было на что-торешаться.

Ольга завела руку за спину, коснулась заткнутого за широкийкожаный ремень пистолета, кончиками пальцев проверила угловатый кремень. Он былзавинчен надежно. Смешно, конечно – когда это оружие помогало против леснойнечисти? – но она сразу ощутила себя гораздо увереннее. Почти обычнымголосом поинтересовалась:

– Ну что, раздумала?

– Ничегошеньки подобного, – сказала Татьянасердито. – Стоило огород городить, чтобы повернуть теперь… Пошли!

Она подхватила большое решето – предмет, казавшийся в луннойночи и посреди лесной чащи совершенно неуместным, – и сделала энергичныйшаг вперед. Ольга двинулась следом, и они, уже не останавливаясь, зашагалиплечом к плечу по неширокой лесной тропинке, ступая по перемещавшимся полосамлунного холодного сияния и черной тени. Темные деревья подступали совсемблизко, и поначалу то и дело казалось: вот-вот, в следующий миг, из темногопереплетения сучьев и листвы на спину обрушится нечто такое, от чего и конецпридет вмиг. Но время шло, ничего не происходило, воздух был прохладен и свеж,ночные звуки не таили ничего ужасного, и помаленьку девушки успокоились, шагалибодро и браво, словно настоящие гусары.

А потом бравое настроение как рукой сняло – впередипослышался знакомый шум, совершенно такой, как днем, но сейчас звучавший чутьли не зловеще. Замаячила рябь лунной дорожки на спокойной воде. Показаласьмельница.

Окошко не светилось. Высокое колесо безмятежно вращалось,производя размеренный шум, и в водяной пыли над ним причудливо посверкивалиотблески лунного сияния, наподобие многочисленных крохотных радуг. Это былокрасиво, но сердце по-прежнему замирало в нешуточном страхе.

Приходилось вновь и вновь напоминать себе то, что они обепрекрасно знали с детства: с одной стороны, мельника Сильвестра вся округа поневедомо откуда идущему убеждению испокон веков считала первым другом, кумом ипобратимом нечистой силы. С другой же, несмотря на это всеобщее убеждение, ниразу не доводилось слышать, чтобы в окрестностях мельницы хоть что-то плохоестряслось с кем-либо из жителей.

Ольге пришло в голову, что есть и третья сторона, в отличиеот монеты, могущей похвастать только двумя: никто вроде бы до сих пор ненабирался смелости приходить к мельнице ночью без ведома хозяина, который ещенеизвестно как к этому отнесется…

«А почему, собственно, нам следует трястись от страха?» – небез спеси подумала она. В конце концов, Татьяна – дочь и наследницаполновластного хозяина здешних мест (отсюда и далеко за горизонт, куда нипосмотри), сама Ольга – княжеская воспитанница со всеми проистекающими отсюдаправами. И что же, пугаться какого-то мужика только оттого, что окрестная молваего считает в родстве-свойстве с нечистой силой? К тому же современная наука,достоверно известно, на нечистую силу смотрит исключительно скептически…

Все это были современные, правильные, прогрессивные мысли.Беда только, что обе девушки большую часть жизни прожили как раз в этой глуши,а значит, поневоле прониклись всеми здешними поверьями, обычаями иустановлениями. И, немаловажно уточнить, направлялись к мельнице как раз длятого, чтобы всерьез произвести те самые действия, к которым наука тожеотносится крайне скептически. Гадать шли. Значит, верили в гадание – а отсюдаплавно проистекало, что верить следует и кое во что прочее …

В голове царил совершеннейший сумбур, и Ольга вновькоснулась пистолета, ощутила его умиротворяющий холодок, грубую материальность.