Доктор удивленно посмотрел на нее:

— Святое убежище?

— А вот и Джулиан, — сказала Банч, услышав шагимужа в холле. — Джулиан! Зайди сюда.

Его преподобие Джулиан Хармон вошел в комнату. Он казалсягораздо старше своих лет из-за неуверенной манеры держать себя, свойственноймногим ученым-«книжникам».

— Господи Боже мой! — воскликнул он, с изумлениемглядя на хирургические инструменты и фигуру, распростертую на кушетке.

Банч объяснила, как всегда лаконично:

— Я нашла его умирающим в церкви. В него стреляли. Тыего знаешь, Джулиан? Мне показалось, что он назвал твое имя.

Священник подошел к кушетке и внимательно посмотрел наумирающего.

— Бедняга, — сказал он и покачал головой. —Нет, я не знаю его. Я почти уверен, что никогда не видел его прежде.

В это мгновение глаза умирающего снова открылись. Онпосмотрел на врача, на Джулиана Хармона, потом на его жену и остановил свойвзгляд на ней. Гриффитс сделал шаг вперед:

— Не могли бы вы сказать нам… — настойчиво начал он. Ночеловек, не отрывая глаз от Банч, произнес слабым голосом:

— Прошу вас, прошу вас… — После этого дрожь пробежалапо его телу и он скончался…

Сержант Хэйс лизнул карандаш и перевернул страницу своегоблокнота.

— Это все, что вы можете сказать мне, миссис Хармон?

— Да, все, — ответила Банч. — А вот вещи изкарманов его пальто.

На столе, у локтя сержанта Хэйса, лежали: бумажник, старыечасы с полустертыми инициалами «У.С.» и обратный билет до Лондона.

— Выяснили вы, кто этот человек? — спросила Банч.

— Некие мистер и миссис Экклс позвонили в участок.Умерший, кажется, был ее братом. Его фамилия Сэндбурн. По их словам, егоздоровье и нервы уже давно не в порядке. В последние дни ему стало хуже.Позавчера он ушел из дома и не вернулся. И взял с собой револьвер.

— Он приехал сюда и здесь застрелился? — спросилаБанч. — Но почему?

— Видите ли, у него была депрессия…

Банч прервала его:

— Я не это имела в виду, я спросила, почему именноздесь.

На этот вопрос сержант Хэйс, по-видимому, не мог ответить.Он произнес уклончиво:

— Он приехал сюда пятичасовым автобусом.

— Да, — снова сказала Банч. — Но почему?

— Не знаю, миссис Хармон, — призналсясержант. — Я не нахожу этому объяснения. Когда психическое равновесиенарушено…

Банч закончила за него:

— То люди способны сделать это в первом попавшемсяместе. И все же я не вижу необходимости ехать для этого в такую даль. Ведь онникого здесь не знал, не так ли?

— Во всяком случае, нам пока не удалось установить,есть ли у него здесь знакомые, — сказал сержант. Он виновато кашлянул ипроизнес, вставая: — Может случиться, что мистер и миссис Экклс приедут сюда изайдут к вам, мадам, если вы не против, конечно.

— Разумеется, я не против, — ответила Банч. —Это совершенно естественно. Хотелось бы, конечно, знать побольше, ведь мнепочти нечего им сообщить.

— Ну, я пошел, — сказал сержант.

— Одно меня радует, — заключила Банч. — Яблагодарю Бога за то, что это не было убийством.

К воротам у дома священника подъехала машина. Поглядев нанее, сержант заметил:

— Похоже на то, что это приехали мистер и миссис Экклс,мадам, чтобы поговорить с вами.

Банч вся напряглась в ожидании тяжкого, как она предвидела,испытания.

— Но ведь, если понадобится, — успокоила она себя, —я смогу позвать на помощь Джулиана. Никто лучше священника не может утешитьлюдей, понесших такую утрату.

Банч трудно было бы сказать какими, собственно говоря, ейрисовались мистер и миссис Экклс, но, здороваясь с ними, она не могла подавитьв себе чувства удивления. Мистер Экклс отличался внушительными размерами икрасным лицом. В обычных обстоятельствах он был, вероятно, шутливым ижизнерадостным человеком. Что касается миссис Экклс, то в ее облике было что-тонеуловимо вульгарное. Рот у нее был маленький, недобрый, с поджатыми губами,голос — тонкий и пронзительный.

— Вы можете себе представить, миссис Хармон, —сказала она, — каким это было страшным ударом.

— О да, я понимаю, — ответила Банч. —Садитесь, пожалуйста. Могу я вам предложить?.. Для чая сейчас, кажется,рановато…

Мистер Экклс сделал отрицательный жест своей пухлой рукой.

— Нет, нет, благодарим вас, ничего не нужно, —сказал он. — Вы очень добры. Мы просто хотели.., как бы это сказать..,спросить, что говорил бедный Уильям и все такое, вы понимаете.

— Он долго путешествовал, — пояснила миссисЭкклс, — боюсь, что у него были какие-то тяжелые переживания. С тех пор,как он вернулся домой, он все такой тихий и подавленный; говорил, что в этоммире невозможно жить, что впереди его ничего не ждет. Бедный Билл, он всегдалегко впадал в уныние.

Банч молча смотрела на обоих.

— Он унес револьвер моего мужа, — продолжаламиссис Экклс, — а мы и не подозревали об этом. Потом, оказывается, онприехал сюда на автобусе. Не хотел, значит, сделать это в нашем доме. По-моему,это благородно с его стороны.

— Бедный парень, — вздохнул мистер Экклс. —Никогда нельзя никого осуждать.

После короткой паузы мистер Экклс спросил:

— Оставил он какую-нибудь записку? Последнее «прости»или что-нибудь в этом роде?

Его блестящие, свиноподобные глазки внимательно следили заБанч. Миссис Экклс тоже наклонилась вперед, с видимым нетерпением ожидаяответа.

— Нет, — тихо произнесла Банч, — умирая, онпришел в церковь, в святое убежище, как он сказал.

Миссис Экклс изумленно переспросила:

— В святое убежище? Я не совсем понимаю…

Мистер Экклс нетерпеливо перебил ее:

— В святилище, моя дорогая, в святилище. Вот что имеетв виду жена его преподобия. Ведь самоубийство считается грехом. Он, должнобыть, хотел попросить прощение за свою вину.

— Перед самой смертью, — добавила Банч, — онпопытался что-то сказать. Он только начал: «Прошу вас…», но больше ничего неуспел вымолвить.

Миссис Экклс поднесла платок к глазам и шмыгнула носом.